• Zero tolerance mode in effect!

Поэзия

Глава 6
АЛЕКСЕЙ

Об Алексее - ничего.
Ни по приборам, ни по слухам, ни по связи.
Ни от врага, ни персонально от него.
Но без него рассказ мой недосказан.

Отсутствие следов и всяческих известий
Указывает только на одно: удар возмездия.
Недель на пять он затаился в глубине
В расщелине, во тьме кромешной.
И будет залп его вполне
Успеееш-ш-шны-ы-ы-ый.
 
ДЕДский стишок

Вот это маленькое тельце - Машка.
А мама её - моя Верка.
Мне с Машкой немножко страшно:
Она смотрит мимо, поверху.

У Машки появится Катька.
У Катьки, быть может, Джейн...
А дальше уже не видать мне,
Я далеко уже.
 
Она

................... а помнишь, в школе конопатый мальчик
.................дарил открыточку и сразу убегал...

На стуле, на столе и между
Валялись наши скромные одежды.
У нас ни мужа, ни жены,
И оба мы прекрасно сложены.

Какое увлекательное счастье -
Обнять вот этот плотный ластик.
Нигде ни пота ни росинки
И ни следа тесёмки и резинки.

Ты лбом нажала на плечо.
Я дунул - волосы плеснули.
Наполненные солнечным лучом
На окнах шевелились тюли.
Тепло. Прохладно. Горячо.
И тишина от вдоха и до вдоха.

- А что это у вас, прекрасная Солоха?
И в целом вы глядитесь хорошо.
Особенно когда без шорт.
Отозвалась: смешок.

Те двое в зеркале смотрели всё наглей.
Она была немножечко смуглей,
Немножко из другого теста.
Вдруг прошептала мне на ухо:
- Послушай, это ж групповуха!
- А не смотри.
- А интересно!

И тут же голосом динамика на транспорте
Мне за спину сказала "Здравствуйте!"
Аж передёрнуло! И не добравшись до кровати,
Мы сели на пол хохотати...

Потом мы вышли на балкон попить вино.
Я на Венеру наводил бинокль.
А месяц, серебрёный гад,
Мне сверху показал рога.
Не обратил внимания тогда.

Проснувшись утром ранним-ранним,
Я слушал ровное дыханье.
Тихонько встал и начал убирать тарелки со стола.
Она спала...

С годами делаюсь старей и гаже.
Она пусть остаётся та же.
 
Хочу на небо

Башка полна нетрезвыми парами.
А на экране
Сидел в правах урезанный парламент,
Висел орёл с протезными крылами,
Оркестр валторнами за Родину и Веру дул...
Я выключаю эту ерунду.
Смотрю в окно.
Но город, в узеньких полосках жалюзи,
Меня же мне и отразил.
Закрыл глаза — и всё закрасил чёрным.
"Как жизнь живёшь?" — "О, господи, о чём мы?.."
И я смотрю, не открывая глаз,
В который раз...

Как зелень луга зелена,
Как синь морская — синяя до дна,
Как кровь красна, плеснувши изо рта -
Так абсолютна эта чернота.
Контрастно — группами и розно -
Звёзды.
 
  • Like
Реакции: nt00
Две эпиграммы

На себя

Необразованность - мой главный атрибут.
Безграмотность написана на роже.
На что другие хер "кладут",
Я - "ложу".

На NN

Он истину постиг,
И он владеет тайной.
Но нет, не через стих -
Ректально.
 
Письмо третьеримскому другу
Eheu fugaces, Postume Postume.
(Эх, Постум, Постум)
(Гораций)

Нынче ветрено и волны бьют о сваи,
Всё иначе здесь, совсем не так, как прежде.
Листья падают, почти не вызывая
Аналогии с падением одежды.
Зелень лавра, доходящая до дрожи,
Над челом моим колышется от ветра.
Плед накину, утеплённые калоши
И сапожки из тарентинского фетра.
Скоро осень, не ревут уже тюлени,
До весны не будет криков пеликаньих.
Только мух вокруг согласное гуденье,
Но отмахиваться сил нет, ни желанья.
*
Коротаю вечер с амфорою джина
Да бутылкою бордосского сотерна.
Гляну в зеркало и вижу лишь руины.
Вид, конечно, очень варварский, но верный.
Приезжай, до декабря успеешь, Постум,
Постелю тебе в саду, ведь мы не баре.
Будешь сливами питаться, как опоссум,
Про Васильевский мне тренькать на гитаре.
Я слыхал, у вас с гитарами гетеры
Стих уродуют мой двенадцатисложный.
Здесь, в Валенсии, какие адюльтеры?
Мне от мах уже отмухиваться тошно.
*
Что в престольной? Мягко стелют? Спать не жёстко?
Слышал я, сидит купец у вас толковый.
Он тирана, бают, гладил против шёрстки,
Недоимок утаивши на целковый.
Погулял – и на свои вернулся круги,
Не в Тюмени заседает, а в темнице.
Говорят, что олигархи все ворюги,
Но ворюги мне милей: родные лица.
*
Как там Цезарь новый? Снова интригует?
Ты здоров ли, друг мой, как твой Инситатус*?
В Думу въехать бы на нём в парчёвой сбруе,
Там пора восстановить и кво, и статус.
Кто в Кремле, в колонном зале чьи портреты
На стенах висят, кого в премьеры прочат?
Как на юге, в Дагестане или где там,
Неужели до сих пор в сортирах мочат?
*
Впрочем, что мне, я отшельник и затворник,
Будут книги, будет день и будет пища.
Я пошлю тебе засиженный свой сборник,
Мухи редко ошибаются, дружище.
Понт волнами камни точит у барьера,
Судно бьётся о скалу на горизонте.
На скамейке – тени Плиния с Гомером
Обсуждают книгу Бродского «О понте».
Хорошо, мой друг, до середины прожив,
Впасть в неслыханную ересь гекзаметра.
Зелень лавра, доводящая до дрожи,
Шевелюру прикрывает мне от ветра.
 
Желание парить к рождённым по залёту
приходит через кровь от летуна-отца.
И коротает век бескрылая пехота,
качая небеса из опия-сырца.

Не тибровой на свет намытые водицей –
гибриды бугая и жертвенной овцы –
мы блеяли когда фабричные волчицы
совали нам свои солёные сосцы.

А после был звонок, и как любой ребенок
я в люди побежал, улыбкой осиян.
Учить из букварей слова для похоронок.
В «Зарнице» победить – и выиграть Афган.

Но весело плюя на здешние порядки,
включая дурака, где надо бы мозги,
как Витус Беринг я осваивал «камчатку».
А заодно рельеф соседкиной ноги.

Тот вечный голодарь, что время пожирает,
мне виделся клопом к семнадцати годам.
И первая любовь была не хуже рая -
у Евы есть Адам, а у него - «Агдам».

Под окнами шумел художественным свистом,
зовя на променад, народный коллектив
непоротых шутов, заигранных артисток
(давно уже не дев, но, несомненно - див).

И в ужин при свечах весеннего каштана
от божеских щедрот хватало нам бурды
наполнившей грааль гранёного стакана
что был украден мной в киоске «газводы»…

Где вы сейчас и чем насилуете печень?
Кем греетесь зимой? Надежным ли богам
вы молитесь теперь, когда молиться нечем?
И курите кому свой чуйский фимиам?

Чужие времена – чем дальше, тем заразней.
И вроде все путём. И вроде – стол и кров.
Легко живется днем, когда ночами дразнят
Зеленые хвосты ушедших поездов.

Навек один из вас, надеюсь, что когда-то
без золота во рту, а значит налегке,
взлечу как махаон, махая аттестатом,
где по предмету «жизнь» - трояк на трояке.
 
Салонный романс (Памяти Александра Николаевича Вертинского)
Александр Галич

"...Мне снилось, что потом
В притонах Сан-Франциско,
Лиловый негр Вам подает манто..."
(А.Вертинский)

...И вновь эти вечные трое
Играют в преступную страсть,
И вновь эти греки из Трои
Стремятся Елену украсть!..


А сердце сжимается больно,
Виски малярийно мокры —
От этой игры треугольной,
Безвыйгрышной этой игры.

Развей мою смуту жалейкой,
Где скрыты лады под корой,
И спой — как под старой шинелькой
Лежал сероглазый король.

В беспамятстве дедовских кресел
Глаза я закрою, и вот —
Из рыжей Бразилии крейсер
В кисейную гавань плывёт.

А гавань созвездия множит,
А тучи — летучей грядой...
Но век не вмешаться не может,
А норов у века крутой!

Он судьбы смешает, как фанты,
Ему ералаш по душе, —
И вот он враля-лейтенанта
Назначит морским атташе.

На карте истории некто
Возникнет, подобный мазку,
И правнук лилового негра
За займом приедет в Москву.

И всё ему даст непременно
Тот некто, который никто,
И тихая пани Ирена
Наденет на негра пальто.

И так этот мир разутюжен,
Что чёрта ли нам на рожон?!
Нам ужин прощальный — не ужин,
А сто пятьдесят под боржом.

А трое? Ну что же что трое!
Им равное право дано.
А Троя? — Разрушена Троя,
И это известно давно.

Всё предано праху и тлену,
Ни дат не осталось, ни вех.
А нашу Елену, Елену —
Не греки украли, а век!

1965
 
Воронцовский парк

На ветках снег.
Ноль градусов.
Декабрь выдался какой-то жидкий.
Гуляет в парке человек.
Висят на воздухе отдельные снежинки.
Живи и радуйся.

Да только на сугробе кто-то мусор набросал,
Бутылки из-под чешского.
А на площадке я увидел пса.
Пёс чешется.
На лапках суетлив, но глазом осторожен,
Под ёлкой воробей питается.
Прохожий - оказалось, что китаец
(я разглядел поближе к дому).
Он погулял и видел он всё то же.
Но ощутил, конечно, по-другому.
 
Утащено с ФБ
Евгению Васильеву с воинскими почестями отпустили на волю. Знаменитая фигурантка и поэтесса откликнулась на свое освобождение стихами.

На землю пали кандалы
И в ножны ствол убрал палач.
Я вышла из холодной мглы,
Оставив за спиною плач.
Сильнее стала, чем была.
Мудрее стану, чем сейчас.
Добрее. Я ведь не сдала
Тебя, мой жирный пидарас.
 
Утащено с ФБ
Евгению Васильеву с воинскими почестями отпустили на волю. Знаменитая фигурантка и поэтесса откликнулась на свое освобождение стихами.

На землю пали кандалы
И в ножны ствол убрал палач.
Я вышла из холодной мглы,
Оставив за спиною плач.
Сильнее стала, чем была.
Мудрее стану, чем сейчас.
Добрее. Я ведь не сдала
Тебя, мой жирный пидарас.
Ствол в ножны... главное, не показывать эти стихи одному старому боцману.
 
После смерти — тёмный туннель, и в конце свечение.
Физиологи называют этот эффект — «туннельное зрение».
И пролетев сквозь туннель, окажешься у эдемских врат,
Где ангельская комиссия решает, в рай тебя или в ад.

После смерти встретит тебя архангел Пётр —
Светел, но холоден; строг, суров и чопорен.
Всё как на собеседованиях несколькими годами ранее:
«Имя? Дата рождения? Смерти? Каков ваш опыт умирания?

Есть ли опыт руководящей работы? Курсы повышения квалификации?
Есть ли из прошлых жизней какие рекомендации?
Грешил ли? Зачем? Тяжелы ли твои грехи?
Вообще-то в раю не курят, но... ладно уже, кури...»

После смерти не сразу оставляют дурные привычки:
Человек затягивается «Прилуками», бросает под ноги спичку.
«Что вам сказать... опыт смерти мой ограничен.
Я в этом новичок. Можно сказать — любитель.

Рекомендаций особых нет, есть догани — значит, взыскания.
Не получал никакого специального для смерти образования.
Просто так вышло: несколько дней на линии разграничения
Ждал эвакуации, да не дождался. Умер от кровотечения.»

После смерти, перед специальной архангельской комиссией
Стараясь держаться без вызова, но как бы слегка независимо,
Человек отвечает честно, ведь нет больше смысла врать:
«Грехи? Это было, грешил. Зачем? Сложно сказать.

Что конкретно? Дайте в заповеди подглянуть?.. Забыл вчистую...
Да, да... Грешен, нарушал вторую, третью, четвёртую, и совершенно точно шестую.
Да ладно, я всё понимаю, для рая не вышел фигурой.
Ну где я и где арфы? Архангел, ты сам подумай!
Я понимаю, мне — в ад. Там курить-то можно? Ну зашибись.
Я готов — в смысле, больше готов не буду. Отправляйте вниз.

После смерти архангел Пётр печально качнёт головой:
«Какой ещё ад? Что ты такое придумал?! Господь с тобой...
Вниз, говоришь? Это на Землю, что ли? Не суетись.
Вот крылья, вот нимб, вот арфа. Вот тут распишись.
Добро пожаловать в рай, что Создатель для вас создал.
Ад на Земле вы создали сами. Никто вам не помогал.»
Владимир Завгородний
 
Из поэмы обед Владимира Филимонова
Вот с кулебякою родной,
Кругом подернута янтарной,
Душистой, жирной пеленой,
Уха стерляжья на шампанском.
За ней — ботвинья с астраханским
Свежепросольным осетром
И с свежей невской лососиной.
Вот с салом борщ, калья с вином,
С желтками красный суп с дичиной,
Морковный, раковый, грибной.


И вот пирог с грибами русский,
Пирог с угрем, пирог с капустой,
Вот щи ленивые в горшке и
Расстегаи на лотке.

Быка черкасского хребет,
Огромный, тучный, величавый;
Вот буженины круг большой
С старинной русскою приправой;
Под хреном блюдо поросят,
Кусок румяной солонины,
И все разобрано, едят...


Вот, в жире плавая, большая,
В чужих незнаема водах,
Себя собой лишь украшая,
На блюде — стерлядь: ей
Не нужны пышные одежды.
Шекснинской гостье — цвет надежды.
Зеленых рюмок двинут строй.
Вот сырти свежие из Свири,
И вот пельмени из Сибири.
Вот гость далекий, беломорский,
Парным упитан молоком,
Теленок белый, холмогорский,
И подле — рябчики кругом,
Его соседи из Пинеги,
Каких нет лучше на Руси,
Налим с сметаной из Онеги,
С прудов Бориса — караси.
Вот из Архангельска — навага,
Вот жирный стрепет с Чатыр-дага,
С Кавказа красный лакс-форель,
С Ильменя сиг и нельма с Лены.
Из Рима а-ля бешамель
Кабан. Вот камбала из Сены.
Мы, здесь чужим дав блюдам место,
Средь блюд, любимых на Руси,
Запьем свое, чужое тесто
Иль шамбертеном, иль буси.

Тут кюммель гданьский разнесли,
За ним, с тверскими калачами,
Икру зернистую, угрей,
Балык и семгу с колбасами.
Вот устрицы чужих морей,
Форшмак из килек и сельдей,
Подарок кухни нам немецкой,
Fondue швейцарский, sylta шведский,
Англо-британский welch-rabbit,
Анчоус в соусе голландском,
Салакушка в рагу испанском,
Минога с луком à l'abbé
И кольский лабардан отварный.

Приятного аппетита :)
 
Две тысячи двадцатый год.
Вокруг рыдания и стоны,
Из ада демон восстает,
А на челе его - короны.

Над миром опустилась тьма,
Во тьме играет демон жаркий,
Опять в Ломбардии чума,
Прям как во времена Петрарки.

Таков истории момент -
Во мраке ночи звезды меркнут,
В Четвертом Риме президент
Почти импичменту подвергнут.

Кинжалы точит подлый Брут,
Под звездно-полосатым флагом,
Четыре всадника ведут
Своих коней неспешным шагом -

Они отправлены судьбой
Испить до дна проклятой чаши,
И так обрушиться войной
На род людской, в грехе погрязший.

Мечи у всадников остры,
Они питаются смертями,
Когда пожары и костры
Взойдут в ночи над городами.

И пусть за веком век мелькнул,
Луна - хозяйка жестко стелет,
Крылатый демон Вельзевул
Ведет их в ночь к заветной цели.

И их не сможет задержать
Дракон морской на черном бреге -
Тот, что не смог предугадать,
Когда вернутся печенеги.
 

Жестокий жребий мой таков,
Пора обзавестись нашивочкой:
"Я выбираю мудаков
И выбираю безошибочно."

Не важен социальный слой,
Не важен тип анатомический -
Мне с мудаками повезло
Глобально, глубоко, кармически.

Возможно роковая месть
Подкралась черною багирою -
Нормальные мужчины есть,
Но я на них не реагирую.

Зато вернее следака
С серьезным удостоверением
Я вычисляю мудака,
Почувствовав сердцебиение.

Вот всю себя бы раздала,
Но клапан сердца не резиновый.
И если есть во мне талант,
Он должен быть монетизирован.

Пусть далеко не инженер,
Лежать не стану на диване я -
Изобрету "Мудакомер"
(Пока рабочее название).

Взорву научную среду -
Проект-то безусловно кассовый.
Сегодня же изобрету -

Девчонки, можете заказывать!

(с) Сола Монова
 
Мне вот,что интересно. Она привела в пример МДавида,персонажа известного и лично знакомого с отдельными членами экипажа. Сам(а) же остаётся строго виртуальной. Где правда,брат? Так и Старика накликать можно,не к обеду упомянуть будет...
не пОняла, причем тут Старик .. и тем более не понялА, почему тебе, как женатому человеку, интересна девиртуализация не собственной жены, а моя. :cool:
Но мужчины видать существа .. все такие внезапные, такие противоречивые все..
В общем, держи еще кусочек этой, девирто: как раз пора убираться на рабочем столе, а там завалялось, аж с 11.12.2019 (дата создания файла). Написано мною, естественно.

Слова становятся пылью,
Прахом, неслышным вздохом,
Невидимой полуулыбкой,
Несказанным полунамеком.

Слова становятся солью,
Растертой в щепотке пальцев,
Зажатым зубами стоном,
Криком в порыве страсти.

Слова становятся камнем,
Павшим с пустого неба,
Глиной и кровью Адама,
и ребром его, Евой.

К Снайперу ваще не имело никакого отношения! :D
Где-то в бардаке еще один листок валяется, только на бумаге - если найду, сфотаю. В ноучных целях конечно - чисто для графологической экспертизы :)
 
Последнее редактирование:
Назад
Сверху Снизу