• Zero tolerance mode in effect!

Макс Мах Каникулы в волшебной стране

MaxM

 
Давненько я не бывал на форуме. Кажется, еще до реконструкции.
Ну, вот... Почти с пылу с жару Военно-историческая фантазия. Приятного чтения :)


Макс Мах
Каникулы в волшебной стране

Дождь усилился, стемнело и ощутимо похолодало. Время подходило к восьми, но автобус так и не пришел. Оставалось надеяться на попутку, однако, кто и зачем попрется на ночь глядя по дороге, ведущей в никуда, вопрос, скорее риторический, чем по существу. Ответ очевиден. Никто. Поскольку некуда и незачем. Во всяком случае, не в это время дня, и не в такую погоду. Кира повела плечами, ощущая, как влажный озноб проникает даже под кожаный реглан, и, присев на чемодан, попробовала закурить. Впрочем, день не задался, и этим все сказано. Отсыревшие спички не зажигались. Ломались, шипели, исторгая вонючий дым, но не горели. И как водится, чем дольше длились ее мучительные попытки добыть этот чертов огонь, тем сильнее хотелось курить.
- Твою мать! – выругалась она после очередной негодной попытки. Изо рта вырвался клуб пара, тут же пробитый мелкими каплями дождя, добиравшегося до Киры даже под навесом автобусной остановки, и в этот момент на дальнем плече дороги вспыхнули фары.
"Так вот ты какое, женское счастье!" – Кира выбросила размокшую папиросу и быстро вышла на середину дороги. – Ну, судари мои, посмотрим теперь, кому на Руси жить хорошо!"
Машина стремительно приближалась, мотались по сторонам, разбрызгивая жидкий мрак, желтоватые лучи от мощных, словно прожекторы ПВО, фар, а рука Киры уверенно нащупывала в кармане реглана переложенный туда "страха ради" и ввиду ночного времени табельный "коровин".
- Стой! – заорала она, когда оказалась в свете фар, и тут же вскинула руку с зажатым в ней пистолетом.
Но машина давить ее не собиралась, притормозила загодя, тихо приблизившись накатом и встав метрах в трех перед Кирой. Водитель, судя по всему, не зевал и заметил вышедшую на дорогу женщину издалека, благо фонарь на автобусной остановке был хоть и плохонький, но кое-как дорогу освещал.
- Это ограбление? – водитель легковушки, вышел под дождь и стоял там, у открытой дверцы похожий на тень отца Гамлета. Черная невнятная фигура, если смотреть против света. Но голос очевидно мужской, и полон иронии.
- Нет! – Кира опустила руку, но убирать коровин в карман не стала. – Попутку до сто седьмого километра ищу.
- На Чертову мызу, что ли? – поинтересовался водитель.
- Может быть, вы еще и номер воинской части знаете? – вопросом на вопрос ответила Кира.
- Слушайте, офицер, - откровенно усмехнулся незнакомец, - сдался вам этот гребаный номер, если вы едите на аэродром Чертова мыза? Я ведь правильно понимаю, вас тут ссадил кто-то, направлявшийся в Вествигду. Сказал, ждите, мол, автобус, и уехал. Так?
- Допустим! – Кира уже поняла, что собеседник не опасен, но все равно осторожничала. Привычка – вторая натура, не правда ли?
- Ну, вот и отлично! Вам повезло, я как раз еду на аэродром и с удовольствием вас подвезу. С чемоданом помочь?
- А вы…? – Кира замялась, ей вдруг стало неловко спрашивать незнакомца, кто он и что, но и не спросить не могла. Все-таки ночь, лесная дорога, военное время, то да се…
- Виноват, не представился! – понял ее, что называется, с полуслова мужчина. – Поручик Львов, Яков Иванович.
- Капитан Амелина, - Кира опустила коровин в карман и повернулась к чемодану.
- Капитан или?
- Шаб-капитан, - бросила Кира через плечо.
- А по имени-отчеству, госпожа штаб-капитан?
"Вот же зануда!"
- Кира Дмитриевна.
- Приятно познакомиться, Кира Дмитриевна! Так что, с чемоданом помочь или как?
- Или как! – Кира подхватила чемодан и вернулась к автомобилю, оказавшемуся при ближайшем рассмотрении довольно дорогим, хотя и порядком потрепанным гражданским вездеходом "Ермак". – Откроете багажник, или просто положитьна заднее сидение?
- Кладите назад и поехали! – поручик уже вернулся на место водителя и теперь неторопливо и с видимым удовольствием закуривал.
- Закурить предложите? – Кира запихнула чемодан на заднее сидение и теперь устраивалась рядом с поручиком.
- Держите! – протянул коробку папирос мужчина. Он был одет в полевую форму, но ни наград, ни обычных для пилотов значков у него не было. Только погоны и "крылышки" ВВС. Странная история. Даже у зеленого подпоручика – только что из-за парты - на груди, слева что-нибудь да найдется. Значок парашютиста, "попловок" училища, еще какая-нибудь ерунда. Но этот поручик на новичка не походил. Мужику лет тридцать, едет на своей машине – тут у Киры и сомнений не возникло – курит дорогие папиросы…
"И где, спрашивается, его шинель? Осень все-таки…" – она прикурила от предложенного огня и теперь рассмотрела у поручика Львова шрам, спускавшийся слева по челюсти вниз, на шею. Однако и шевронов за ранения на мундире Якова Ивановича не нашлось тоже.
"Просто, табула раса[1] какая-то, а не офицер!"
- Выпить хотите? – поручик смотрел с интересом, но без обычного в мужских коллективах на войне смущения или наглости. А вот на дорогу почти не смотрел.
"Пилот", - решила Кира, - и, возможно, неплохой. Уверенно ведет, без суеты, без напряжения…"
- Спасибо, - сказала вслух. – С удовольствием.
- Если не брезгуете, пейте прямо из горлышка, - поручик достал из-под сидения початую бутылку старки и протянул Кире. – Стакана у меня все равно нет. Разве что, у вас свой имеется…
- Где-то в чемодане… - Кира взяла бутылку, вытащила пробку, и, обтерев платком горлышко, приложилась на два длинных глотка. Горькая струя пролилась на язык, скользнула в горло. Жидкий огонь имел вкус осени, пах яблоками, садом, опавшими листьями.
- Спасибо! – сказала она, возвращая бутылку. – Очень хорошая старка. И недешевая, я думаю…
- Такую и за деньги не купишь, - поручик убрал бутылку, коротко глянул на Киру. – Значит, вы новый командир второй эскадрильи, я правильно понимаю?
- Я служебные дела с незнакомыми людьми не обсуждаю, - пыхнула дымом Кира. – Со знакомыми, впрочем, тоже. Вы пилот?
- Как и вы.
- Почем знаете? - "по-простонародному" удивилась Кира.
- Пальцы крепкие! Вон как пробку достали!
- Ну, да! – кивнула Кира. – А вы наблюдательный.
- Истребитель.
- Я догадалась. И летаете во второй.
- Ваш подчиненный, стало быть.
- На вопрос ответите?
- Даже и не спрашивайте, - усмехнулся в ответ поручик. – Сначала посмотрите мое личное дело. С командиром полка поговорите, то да се…
- Ну, хоть какое училище закончили, скажете?
- Нет, - покачал головой Львов. – Ничего я вам, командир, не скажу, и не обижайтесь! Мне комдив лично запретил. Будут вопросы, идите к нему, но я бы не советовал. Он всех на хер, простите за выражение, посылает, пошлет и вас. А оно вам надо с вашими-то проблемами?
"С моими проблемами…"
- Что вам известно о моих проблемах? – получалось, что она попалась на самую примитивную провокацию, какую мог измыслить охочий до таких шуток мужской мозг. Теперь приходилось выстраивать тактику беседы на ходу.
- Амелина, - повернулся к ней Львов. – Фамилия запоминающаяся. – Вы Качинское училище, Кира Дмитриевна, закончили в сороковом году. Я это случайно запомнил. Десять лет прошло, из них три года войны… Звание… Наверняка, пара - другая орденов, а должность – командир эскадрильи. Оно и понятно, в Академию не взяли, потому что женщина. За линию фронта летать запрещено. Да и вообще, армия – мужской клуб, в нем женщин за другое ценят…
- Да, вы, поручик философ! – усмехнулась Кира.
Увы, но в словах Львова было больше правды, чем хотелось бы признать.
- Вы еще забыли упомянуть про мое происхождение.
- Ну, это очевидно, - отмахнулся поручик. – Вы не дворянского рода… Что-то еще? – нахмурился он вдруг. – Амелина, вроде бы, не еврейская фамилия… Или вы из татар?
- Староверы мы.
- Вот оно как! – искренне удивился Львов. – Кержачка? Откуда, если не секрет?
- Табольские чалдоны, - нехотя объяснила Кира.
- Надо же, а по речи и не скажешь! Это ведь я на арапа брал, когда сказал, что не дворянка. Речь у вас, Кира Дмитриевна, вполне за дворянскую сойдет.
- Ну, так я только по происхождению чалдонка. Кержакам теперь никто не указ. Я в Новгороде росла.
- Столичная штучка, выходит! Еще выпить хотите?
- Да, нет, - покачала головой Кира. – Достаточно, наверное. Еще не хватало, пьяной в часть прибыть!
- С тридцати-то грамм?
- Все равно не стоит!
- Ну, не стоит, так не стоит, - согласился поручик. – А мы, к слову, приехали. Так что с прибытием, госпожа штаб-капитан!
***
Несмотря на поздний час, командир полка Сиротин оказался на месте.
"Опять свезло!" – Кира вошла в кабинет, остановилась напротив полковника и взбросила руку к козырьку фуражки.
- Штабс-капитан Амелина…
- Здравствуйте, Кира Дмитриевна! – вежливо остановил ее Сиротин. – Душевно рад знакомству! – протянул он руку. – От чая не откажитесь? Или проголодались? Приказать принести бутерброды?
Напор у полковника был чисто истребительный, но в глазах этого невысокого полноватого офицера к естественному в данном случае выражению интереса примешивалась известная доля добродушия. Оно же звучало в голосе командира, и это был скорее хороший признак, чем наоборот.
- С удовольствием! – улыбнулась в ответ Кира. – И чай, и бутерброды… И выпить, если предложите, не откажусь.
- Ну, вот и славно! – Полковник быстро отдал распоряжения и вернулся к столу, предлагая Кире сесть.
- Пару вопросов, если позволите…
- Вы же командир, Григорий Леонидович! Спрашивайте, - Кира как раз закурила и, отведя глаза от погасшей спички, выжидательно посмотрела на Сиротина.
- Сколько у вас боевых вылетов, Кира Дмитриевна? – полковник тоже закурил. Неторопливо, как бы нехотя, но взгляда не отвел. Смотрел все с тем же выражением добродушного интереса.
- Шестьдесят девять, - Кира знала, что все это можно прочесть и в ее личном деле, но полковник хотел услышать цифры от нее самой. Его право. – Воздушных боев семнадцать. Сбитых – восемь, плюс один – в группе.
- То есть, Асс, не так ли?
- Асс, - пожала плечами Кира.
- Но почти два года на штабных должностях… Дивизия, армия, корпус… Интересный опыт?
- Да, пожалуй, - согласилась Кира. – Но мне хотелось летать.
- А вам, стало быть, летать запрещали?
- Не запрещали, но…
- Да, - согласился Сиротин, - я понимаю разницу между учебными полетами и боевыми вылетами. В этом смысле у нас раздолье: ешь - не хочу, как говорится. Зона ПВО, да и линия фронта не так чтобы далеко. Но вы, капитан, уж, бога ради, не зарывайтесь. Вам туда нельзя, помните, поди, указ от седьмого сентября?
- Помню.
- Ну, вот и славно! И чаек как раз поспел.
Минуту или две Кира, молча, наблюдала за тем, как ординарец полковника обустраивает рабочий стол Сиротина под поздний ужин "с добавкой": бутерброды, печенье, чай и бутылка чего-то светло-коричневого.
- Самогоночка, - усмехнулся Сиротин, перехватив взгляд Киры. – На орешках… Приходилось пробовать?
- Смотря, какие орешки.
- Уместное уточнение, - кивнул Сиротин, разливая самогон по стаканам. – На треть, не возражаете?
- В самый раз. Так какие же орехи, если не секрет?
- Кедровые, - улыбнулся полковник, отставляя бутылку. – Инженер полка у нас, видите ли, из Томска. Вот и снабжает. Ваше здоровье!
Выпили. Кира, пившая уже второй раз за вечер, не расслаблялась. И закусила сразу, без стеснения, подхватив с тарелки бутерброд – кусок пшеничного хлеба с горчицей и салом. Откусила, все под тем же внимательно-благодушным взглядом полковника, заработала челюстями.
- Красиво едите.
- Что, простите? – удивилась замечанию Сиротина Кира.
- Едите, говорю, красиво. Напомнили мне, знаете ли, сестру… Младшую… Впрочем, это я так, на правах старшего. Не столько по званию, - усмехнулся полковник, оценив, должно быть "искру бешенства", промелькнувшую в глазах Киры, - сколько по годам. Но вернемся к делам.
- Да уж лучше к делам, - согласилась Кира, стараясь погасить неуместные эмоции.
- Эскадрилья вам досталась хорошая, - полковник отвел взгляд в сторону и смотрел теперь на карту. – Пилоты опытные, ТВД знают хорошо. Дисциплина… Ну, тут вам и карты в руки. Предшественник ваш – царствие ему небесное - хороший был истребитель, но командир так себе. Вольницу развел… Демократия, алкоголь, женщины… Либертанеанец… Ну, да чего уж теперь! Придется укорачивать. Справитесь?
- А куда они денутся? – пожала плечами Кира и взялась за второй бутерброд.
- Ну, опыт у вас есть, - согласился Сиротин. – Но учтите, Кира Дмитриевна, фронтовые авиаторы – это вам не штабные… - последнее слово полковник не произнес. Изобразил его невнятным движением руки, но Кира его поняла. "Штабные бляди", куда уж понятней.
"В штабах бляди, в полках сукины дети. Так и воюем…"
- Справлюсь.
- Ну, бог в помощь! Да, и я, если что, поспособствую. Договорились?
- Так точно!
- Ну, и славно, - кивнул Сиротин и поднял наконец чашку с чаем. До губ, впрочем, не донес.
- Еще что-то? – задумался, снова взглянув на карту. – Противник?
- А что противник? – заинтересовалась Кира.
- Ночные бомбардировщики… это как везде. Двухмоторные "нортропы" и четырехмоторные "галифаксы". Пилоты так себе. Массовка. Но ходят большими стадами, да и найти их в темноте, та еще морока. Дневные – "бостоны", в основном, но это не каждый день и только когда работают по нашим аэродромам или по береговым батареям. Эти, в большинстве своем, - или бритты, или исландцы. Хладнокровные мужчины, опытные. С истребителями в бой вступать не боятся, но им, собственно, и тревожится не о чем. Одни никогда не ходят. Истребители сопровождения у супостата наторелые, и машины у них хорошие. Тандерболт. Знаете, поди?
- Знаю. Один даже сбила.
- Ну, это вы из ранних серий кого-то сделали. А сейчас они уже на седьмую модификацию пересели. Сильная машина получилась. Живучая, быстрая. Тяжеловата, на мой взгляд. Инертна чуток, но этот "чуток", сами понимаете, Кира Дмитриевна, порой дорого стоит. Ведь так?
- Так, - согласилась Кира, взяв этот момент на заметку. Она в любом случае предполагала – прежде чем лезть в пекло - поговорить с пилотами, выяснить, что да как, и с чем все это едят. Теперь же один вопрос формулировался сам собой.
"Тандерболт. Что ж… посмотрим".
- Еще один вопрос, если можно.
- Дайте угадаю! – полковник взял папиросу, чиркнул спичкой, прикурил. – Львовым интересуетесь, ведь так?
- Так.
- Отличный пилот. Истребитель от бога, но дисциплины никакой. Впрочем, в бою не бросит, тем более, не подставит. И это все о нем.
- Что значит все? – удивилась Кира.
- А то и значит, что все, - пыхнул дымом Сиротин. – Никто. И звать его никак. Львов… Н-да… Личное дело пустое. Сюда переведен пять месяцев назад, но неизвестно откуда. От нас дважды убывал в госпиталь и один раз по вызову командующего зоной ПВО. Кто, что, зачем? Неизвестно. Мрак и туман. Чаю, сообразили уже, что это за птица?
- Да, пожалуй, - растерянно кивнула Кира, слышавшая, разумеется, про таких, как этот Львов, но сама вотвстретила впервые. – А…
- И не спрашивайте! – отмахнулся полковник. – Велено не приставать. Я… Между нами, Кира Дмитриевна. Я его трижды к наградам представлял, но… Словно, его и не существует вовсе. Представления уходят наверх, и все. А он… Он даже нашивок за ранения не носит. Только вот, слышал я от одного заслуживающего доверие человека, что видел он нашего Львова еще в первый год войны, во время битвы за Атлантику. И носил тогда Львов, будто бы, морскую форму. Звания мой собеседник не запомнил, но колодок орденских видел много. Вот, собственно, и все. А мой совет, прост, Кира Дмитриевна: не ворошите угли, как бы не полыхнуло!
***
Будильник – сука – убийца девичьих снов. Зазвонил, как водится, не вовремя и звонил, звонил… А Кира после двух дней “в седле” устала так, что и восемь часов сна казались каплей в море. Но если труба зовет… Она поднялась с постели только из чувства долга, да еще, быть может, из-за ощущения смутной тревоги, которое давно – еще в детстве – научилась принимать всерьез. Мать, бывало, говорила о таком - вещует, де, сердце, и возможно, права была покойница. Кержачки – которые умом не тронулись или в оборотни не подались – все ведьмы. Такой и Кира уродилась. Чего не знала, всегда угадывала. И в то утро тоже почуяла - “Оно!“ Соскребла себя с койки. Умылась, “прихорошилась“, вышла на веранду, тянувшуюся вдоль всего фасада, и огляделась, узнавая привычную суету. Не тревога, праздник. “Гости приехали“.
- Кого это к нам ветром занесло? – спросила, закуривая и стараясь не косить взглядом на соседа.
- А черт их знает папуасов, командир! – Львов сидел в старом плетеном кресле, положив ноги в тапочках на перила, читал книжку, курил. Казался умиротворенным.
“И ведь, как специально!“
“Таких совпадений не бывает!“ – подумала она в то свое первое утро в полку, обнаружив, кто является ее соседом по коттеджу. Но и подозревать “коварство и заговор“ было, вроде бы, не с чего. Приходилось принимать, как есть: жизнь ведь, действительно. на то и жизнь, чтобы никто не заскучал.
- Что читаете? – все-таки не удержалась, посмотрела.
- “Основы метафизики нравственности“, - Львов не выпендривался, он действительно читал Канта.
“Безумие какое-то!“
- И как вам?
- Сказать, что божественно? Так не поверите же…
- По-моему, скукачища, - пожала плечами Кира, вспомнив кантовскую заумь про категорический императив и автономную этику.
- В переводе читали?
- Нет, - зло усмехнулась Кира, которую Львов, временами, доводил до бешенства, - наслаждалась подлинником.
- Значит, вы, командир, женщина не только умная, но и образованная, что, учитывая, все прочие ваши достоинства…
- Хотите на гауптвахту, Яков Иванович? – прищурилась Кира. – Не на долго. Денька на три, как думаете?
- Я к вам с разговорами не приставал, командир, - Львов демонстративно открыл книгу и уперся взглядом в текст.
“Сама пришла…“
Следовало признать, Яков Иванович к ней действительно не приставал. Не увивался, не донимал ухаживаниями, даже в друзья не звал. Несколько отчужден, холодно корректен… Пожалуй, что так. Ни взглядом, ни жестом, тем более, словом своего интереса к ней не выдавал, хотя и равнодушным не казался тоже. Стоило Кире заговорить, сразу же откликался, словно только того и ждал. Впрочем, порой его реплики граничили с оскорблением, однако вот, что любопытно - обижаться не хотелось. То есть, Кира злилась на него порой, но вот в обиду, что характерно, ее злость не переходила. Так и жили, вернее, служили. Вроде бы, вместе, но каждый порознь, пусть существовать наособицу в таком тесном мирке, каким на самом деле является боевая эскадрилья, замучаешься осуществлять. Все равно пересекались. Не в быту, так по службе. Не на земле, так уж верно в воздухе.
Львов обычно ходил в одном с Кирой звене – ведущим первой пары. Это не она так решила, само собой сложилось. Яков и с покойным комэском летал, так отчего бы и не с ней? Но если так, приходилось терпеть его в опасной близости к своему личному пространству, - где-то чуть впереди уступом влево - притом что угроза, если и существовала, то исключительно ее гордости. В бою – а за “месяц с гаком“ пришлось схватиться с “супостатом” не раз и не два – Львов был не просто надежен, он оказался незаменим. Легок, быстр, хладнокровен, и, что самое важное, всегда возникал там, где нужен, словно мысли читает, или намерения противника знает наперед.
“ Наш пострел везде поспел…“
Ну, где-то так, на круг, и выходило. Успевал, и был притом необычайно полезен, если не сказать большего. Вот и Кирину задницу, к примеру, спас в паре случаев от “несанкционированного проникновения“ самым обыденным способом, оказавшись в нужное время в нужном месте. Даже тандерболт один между делом в сопки уронил. А вот Кира за все время только бомбер саксонский подпалила, но и тот – выблядок – ушел в вечер, “в сиреневый туман“.
“А счастье было так возможно… Так близко… Черт!“ – по гравиевой дорожке через палисадник к их коттеджу шел летчик в распахнутой черной шинели. Невысокий, крепкий. В усах и в висках седина…
- Яков Иванович, это у меня от переутомления, или?...
- Да, нет, Кира Дмитриевна, - Львов отложил книгу, скинул ноги с перил и встал, - вы все верно поняли. Он и есть.
- Здравствуй, Игнатий! – Яков Иванович вышел на край веранды, остановился над ступенями. – Какими судьбами? Только не говори, что залетел навестить!
- И тебе, Яков, не хворать! – Контр-адмирал Игнатий Черной остановился в паре шагов от крыльца, посмотрел серьезно, внимательно. – Между делом, если по совести. Бригаду на острова перегоняю… Твоя? – кивнул на Киру.
Ту от такой наглости даже в жар бросило.
“Я?!“
Но Львов ее реакцию опередил и спас положение самым лучшим образом.
- Разрешите представить, господин адмирал, - сказал он нарочито официальным тоном, - штаб-капитан Амелина, командир моей эскадрильи.
- Рад знакомству! - кивнул, как ни в чем не бывало адмирал. – Черной Игнатий Васильевич. Выпьете с нами, госпожа капитан?
- Всенепременно, господин адмирал, - Кира умела говорить с большими начальниками, два года в высоких штабах даром не прошли. – Почту за честь!
И в самом деле, честь, если душой не кривить. Черной - настоящий асс. Сто девять сбитых самолетов противника - не фунт изюма, но дело даже не в этом, а в том, что по неофициальным данным – то есть, по слухам, если не выпендриваться – Игнатий Черной оставался едва ли не последним летающим истребителем из первого состава "Адских плясунов" каперанга князя Курбского…
***
- Извините, Яков Иванович, - Кира знала, привычка завершать начатое до добра не доведет, но и остановиться, видит Бог, не могла тоже, - но я должна задать вам несколько вопросов.
- Попробуйте…
Черной ушел полчаса назад. Выпил с ними коньяка, отпустил пару незлых шуток о женщинах-пилотах, и объявил, что ему пора. Зачем приходил, что хотел сказать, Бог ведает. Впрочем, возможно, и Львов эту тайну узнал, поскольку отправился адмирала провожать. Проводил. Вернулся. Поднялся на веранду и остановился перед поджидавшей его Кирой.
- У вас, как я погляжу, весьма интересные знакомства…
- Это не вопрос, а констатация фактов.
- Ладно, держите вопрос. Почему Черной пришел сам, а не позвал вас, ну, скажем, в штабной коттедж?
- Потому, что знал, что не приду. Такой ответ вас устроит, Кира Дмитриевна?
- Он адмирал.
- И что с того?
- Но…
- Мне глубоко безразличны все эти побрякушки, а вам? – Львов смотрел спокойно, говорил ровным голосом, и все равно Кира чувствовала, разговор задел странного поручика, заставил нервничать, даже если он и умудрялся скрывать свое волнение под маской холодноватой вежливости.
- Мне нет, - честно призналась Кира. – Вероятно, это и вообще свойственно простолюдинам… А у вас, Львов, какой титул?
- У Львова, - тщательно выговаривая слова, ответил собеседник, - титулов, Кира Дмитриевна, нет, а я сейчас Львов, стало быть, и у меня нет.
"Замысловато…"
- Замысловато… - сказала она вслух, удерживая взгляд Львова.
- Да уж, как есть, - пожал он плечами. – но с другой стороны… вы ведь знаете, Кира Дмитриевна, присказку: каков вопрос, таков и ответ.
- Значит, не расскажете! – вздохнула Кира.
- Не расскажу, - кивнул Львов. – Но… Как вы смотрите на обед в "Золотом галуне"?
- Вы меня в ресторан приглашаете? – удивилась Кира.
- Да, - подтвердил ее странный подчиненный. – Как офицер офицера.
- Как офицер офицера…
- Именно.
- Когда?
- Тянуть нечего. Поехали сегодня! – предложил Львов.
- Что ж, поехали, - согласилась Кира и, как ни странно, почувствовала удовлетворение. Все было правильно. И сказано правильными словами. И вовремя, и уместно. И ответ, что называется, напрашивался. Так что, да – правильно.

[1]Tabula rasa - чистая доска.


***
Утром было ясно и солнечно – одним словом, отличная летная погода. Не летали только потому, что не в очередь. А так, что ж! Впрочем, синоптики еще накануне выдали неутешительный прогноз, и он вполне оправдался. Когда выезжали из расположения полка, небо уже заволокло тучами, а в городе к ресторану подъезжали под проливным дождем, и гремело так, что уши закладывало – ни дать ни взять артиллерийская канонада.
- У вас хорошее лицо, - Львов смотрел прямо, говорил спокойно, не смущаясь. Действовал тоже. Протянул руку, коснулся пальцами Кириного лба, убрал с глаз мокрую прядь.
- Не слишком фамильярно? – спросила она.
- Зависит от вас.
- Ладно, будем считать дружеским жестом.
- Как скажете, - не стал настаивать Львов. – Бокал шампанского или сразу перейдем к водке?
- Нет уж! – усмехнулась Кира. – Гулять так гулять! Это я вам, Яков Иванович, как офицер офицеру говорю. Так что заказывайте шампанское, а водку мы к мясу возьмем.
Однако слова словами, а прикосновение не забылось. Казалось бы, пустяк! Тронул кончиками пальцев, убирая прядь, но иногда именно такая малость…
"Черт бы вас побрал, поручик! Мне только влюбиться недоставало!"
Любовь на войне, что бы ни говорили, случается нередко, если, разумеется, условия располагают. И пилоты в этом смысле – привилегированное сословие: живут цивилизованно, снабжаются отменно. Не окопы, если что. Не танк и не линкор. Аэродром. Правда, речь обычно о девушках из обслуги, но и офицеру-истребителю есть из кого выбирать. Вопрос лишь в репутации и субординации, в условностях офицерской чести и прочих армейских традициях, но, если не зарываться, ни то, ни другое не помеха. Надо только правила соблюдать, и Кира их соблюдала. Поэтому не влюблялась, то есть, головы по большей части не теряла, но и анахоретом не жила. Вот только Львов…
"А что нам Львов?"
Между тем, за разговором – а со Львовым, как успела заметить Кира, разговаривалось легко и просто, - как-то совсем незаметно прошли и первый, и второй бокалы шампанского. И третий с четвертым – уже под закуску, под лосося gravad lax[1]и преснушки[2] с ячневой начинкой[3] - нечувствительно ушли. А там, глядишь, и до водки добрались, и выпили изрядно – грибная солянка и стэйк из осетра прямо к этому располагали, как и душевный во всех смыслах разговор. И вдруг…
- Не надоело воевать? – спросил Львов, разливая по рюмкам очередную порцию ерофеича.
- Вы о чем? – удивилась Кира.
- О войне, - пожал плечами поручик, возвращая на место хрустальный графин.
- О войне?
- О ней. Не надоело?
- А кто меня спрашивает? – Кира достала из пачки папиросу, обстучала привычно о ноготь большого пальца и кинула в угол рта.
- Я, - протянул поручик зажженную спичку.
"И когда только успел?"
- Можете прекратить войну? – спросила, прикурив, и даже скрывать не стала откровенной иронии, прозвучавшей в ее словах.
- Нет, к сожалению, - вздохнул в ответ Львов. – Но могу организовать отпуск. Хотите, Кира Дмитриевна, съездить на вакации?
- С вами?
- Со мной.
- И куда поедем?
- Куда прикажете! - улыбнулся Львов, поднимая рюмку.
- В волшебную страну! – улыбнулась и Кира, полагавшая, что это шутка.
- В волшебную страну? Отчего бы, нет! Ваше здоровье, командир!
- Будем! – Кира опрокинула рюмку, проглотила водку и поспешила затянуться. Табачный дым удивительно хорошо сочетался с привкусом зверобоя.
- Половой! – крикнул Львов, отставляя пустую рюмку. – Телефон!
- Сию минуту! – половой возник рядом со столиком, как чертик из табакерки.Если бы не алкогольный туман, несколько приглушавший остроту впечатления, от неожиданности родимчик мог хватить.
- Алло! – Львов набрал некий номер и неожиданно заговорил странным напрочь незнакомым Кире тоном. – Кто?! Ну, и славно. Кондратия Никитича мне дай!
Голос звучал жестко, требовательно, с теми барскими нотками, с какими обычно говорят большие начальники.
- Обойдешься! – отрезал между тем Львов. – Коли знаю сей номер, значит право имею. Сомневаешься? Нет? Тогда переводи! – и через мгновение. – Здравствуй, Кондрат! Узнал? Отлично! Занят? Ну, ты мне и без надобности. Будь другом, спусти приказ мне и штаб-капитану Амелиной недельный отпуск с сего дня, и свободен!
"Недельный отпуск? – удивилась Кира, все еще полагавшая, что вопрос о вакациях являлся обычной шуткой подвыпивших офицеров. – Что он несет?"
Но, если честно, не менее интересно было, с кем это Львов так разговаривает.
- Да, прямо сейчас! – подтвердил поручик. – Спасибо, Кондрат! Служи!
- Так, - сказал он, глядя на Киру в некоторой задумчивости. – Отпуск у нас есть… Осталось найти тыкву и крысу…
- Что? – опешила Кира.
- Золушку давно не перечитывали? – и Львов снова стал крутить диск.
- Доброй ночи! – сказал он в трубку мгновение спустя. – Хозяйка спит, полагаю? Нет? Тогда зови!Скажи непутевый Яков тревожит. А ты что думал! Конечно живой!
- Вот ведь люди! – обернулся он к Кире. – Полгода не позвонишь, и все – записали в убитые! Разливайте, Кира Дмитриевна, если не затруднит, а то мне одной рукой несподручно…
- Мария Антоновна! - встрепенулся поручик. – Я, а кто же еще?! Живой. Целый. Невредимый. Да, вот и сами сможете убедиться. А чего тянуть! Если сейчас выйдем… Ну, не сейчас, разумеется, а через час-два… Нет, не один, - довольно усмехнулся Львов и благодарно кивнул Кире, принимая рюмку. – Не поверите, Мария Антоновна, женщина. Красавица! Глаз не отвесьть! А вот и не скажу. Инкогнито!
"Это я красавица? Это он обо мне? Он так действительно думает, или?.."
- Тыква, - сообщил Львов, положив, наконец, трубку, – а крыса мы по дороге отыщем. Есть у меня один на примете! Настоящий крыс, породистый! Только пьет много. Ваше здоровье!
***
Казалось, что глухая ночь, но на самом деле выехали в начале двенадцатого. Не сказать, что пьяные, но определенно навеселе. Впрочем, для хорошего истребителя уровень алкоголя в крови не проблема, даже если ночь на дворе и гроза, и дорога так себе.
Львов гнал машину сквозь ливень и тьму и читал стихи. Стихов поручик, как выяснилось, знал много и чувствовал их отменно, что встречается нечасто. Кира увлеклась, заслушавшись, и даже забыла о "смятении чувств". Впрочем, под полковника Гумилева мимолетно подумала, было, нечто вроде "Уговорил, черт сладкоречивый, на койку!", но тут же переключилась на романтику и экзотику, и думать забыла "обо всяких глупостях". А потом и вовсе заснула. Укачало, видно. Была б за рулем, никогда б не сморило, а пассажирам спать сам Бог велел. Плотный обед плюс выпивка, в тепле автомобильного салона осоловела, пригрелась, заслушалась, как поручик Львов читает стихи, и проснулась уже под утро.
Дождь перестал. И воздух заметно посветлел, так что стали видны некоторые подробности пейзажа: гранитные скалы, сосны, и недвижная, похожая цветом на оружейную сталь гладь озера.
- Где мы? – спросила Кира, рассматривая в некотором недоумении окрестности.
- Как звать-то, помните? – хмыкнул Львов.
- Вроде бы, Кирой нарекли… - Во рту было сухо и гадко.
- Выпить хотите, Кира Дмитриевна?
- А есть?
- Ну, кто же предлагает, если нету? – И Львов протянул ей флягу. – Держите, командир! Туркестанский бренди пить приходилось? Этот лучше!
Бренди оказался, и в самом деле, неплох.
- Хорош! – признала Кира, возвращая ополовиненную флягу. - Так, где мы находимся?
- Еще час или два и будем в Брунфло.
- Брунфло – это Свея?
- В общем, да, - подтвердил поручик догадку Киры. – В Брунфло обитает наш крыс.
- Крыс? – недоуменно вскинулась Кира.
- А вы что же думали, я шучу? – удивился Львов.
- Вообще-то, да, - призналась Кира.
- Ерунда! – отрезал Львов, прибавляя скорость. – Я такими вещами не шучу. Обещал свозить Золушку на бал к королю, значит, так и будет. Каникулы только начинаются, Кира Дмитриевна. То ли еще будет!
***
- Повторите, пожалуйста, - попросила совершенно сбитая с толку Кира, - зачем я это делаю?
- Затем, что это правильно,– объяснил Львов, демонстрируя непоколебимое спокойствие и стеклянный взгляд. – Так надо, Кира Дмитриевна! Молчите!
"Молчать? Могу, но… Все это как-то странно, не так ли?"
Они пили с раннего утра. Крымское игристое, водку и бренди, старку и самогон. Ездили по живописным окрестностям городка с непроизносимым названием Брунфло, заезжали на мызы и фольварки, встречались с разными людьми, вели долгие беседы на неизвестных Кире языках, угощались – свинина и картофель, в основном, но иногда и рыба, - и двигались дальше. По пути заехали на телеграф, и Львов послал несколько телеграмм так и оставшимся неизвестными адресатам. Затем посетили банк – кажется, это был MarginalenBank, но возможно, и AvanzaBank, - и поручик снял со счета значительную сумму. Кира чужих денег считать не привыкла, но, судя по толщине пачки ассигнаций, сумма показалась ей весьма значительной…
- Итак, госпожа баронесса, - городской голова Брунфло и сам был в стельку пьян, но держался молодцом, - уверены ли вы, что согласны на развод в соответствие с ранее озвученным условиям по расторжению брака?
- Я девушка не замужняя! – засмеялась Кира, грозя бургомистру пальчиком. – И никакая я не баронесса! Совсем с ума посходили!
- Ошибаетесь, Кира Дмитриевна! – Львов положил руку ей на плечо и со значением сжал его крепкими пальцами. – Сосредоточьтесь, баронесса, будьте любезны! Вы замужем за бароном Багге-аф-Боо, - поклон в сторону унылого старикашки с плешивой головой и огромным красным носом, - уже, - поручик взглянул на часы и кивнул в знак согласия, - почти два часа. Пора и честь знать! Соглашайтесь и подписывайте. Титул, к слову, остается за вами.
- Что?! – до Киры вдруг дошло, что она, и в самом деле, сидит перед городским головой Брунфло, имеющим право – согласно общепринятым законам автономии, - не только регистрировать, но и расторгать гражданские браки. – Я что?
- Вы уже два часа, как имеете титул, мадам. Но замужем вам, должно быть, успело надоесть.
- Уверены? – усомнилась Кира, пытавшаяся прочувствовать всю прелесть момента, ведь замужем, на самом деле, она оказалась впервые.
- Вполне.
- Хорошо, - согласилась Кира, прикинув все "за и против", - где подписать?
- Вот здесь, баронесса! – наклонился к ней через стол городской голова. – Здесь, и еще здесь!
- Det ärbra! – воскликнул он, едва Кира оторвала перо от бумаги. - Underbart! Stor![4]
- В каком смысле, великолепно? – смутилась Кира.
- Во всех! – рассмеялся Львов, подхватывая ее со стула и увлекая прочь из помещения. – Дело сделано, идемте!
- Куда? Зачем? – попыталась остановиться Кира, ведь ей необходимо было "отдышаться", перекурить на ветерке и обдумать наконец "на холодную голову", что означает весь этот пьяный фарс. Но куда там! Львов, проявлявший нынче недюжинные таланты в искусстве кружить девушкам голову, не оставил ей и единого шанса. Так что очнулась она лишь в салоне "Ермака", с закуренной папиросой в пальцах одной руки и бутылкой бренди в другой. На приборной панели перед ней лежал конверт плотной желтой бумаги, украшенный печатями и витиеватыми надписями на трех языках.
- Вы что творите, поручик? – спросила она, возвращаясь к реальности.
- Сказку, - усмехнулся в ответ Львов и выжал газ.
- Какую, на хрен, сказку?! – иногда Кире удавалось сыграть фурию. Особенно хорошо она вживалась в этот образ в бою, но сейчас ее явно посетила муза высокого драматического искусства. Впрочем, ее спутник тоже ведь не пешком по земле ходил.
- Разве не помните? – совершенно спокойно ответил Львов. – Мы рождены, что б сказку сделать былью.
- Да, да! – кивнула Кира, успокаиваясь. – Преодолеть пространство и простор… Так все-таки, что это было?
- Преображение.
- Извольте уточнить! – потребовала она.
- Извольте! – улыбнулся Львов и достал откуда-то из-под сиденья початую бутылку. – Ваше здоровье! – отсалютовал он бутылкой, затем вырвал пробку зубами, выплюнул в открытое окно и приложился к горлышку, не прекращая, впрочем, гнать внедорожник вперед, по пустынному в этот час шоссе.
"Хорош! – признала Кира, в свою очередь поднося бутылку к губам. – И куда девалась ваша хваленая сдержанность, поручик? А ваша, госпожа штаб-капитан?"
- Итак? – напомнила она, немного отдышавшись.
- Кто ходил на бал к королю? – вопросом на вопрос ответил Львов.
- Золушка!
- Никак нет!
- А кто тогда?
- Принцесса!
- Но принцесса это же и есть Золушка! – возразила Кира, закуривая очередную папиросу.
- Вы же Гегеля читали, - осуждающе посмотрел на нее Львов, – должны знать, что такое диалектика!
- А она-то тут причем? – совершенно растерялась Кира.
- А при том, что Золушка потому и обратилась в принцессу, что принцесса могла войти в королевский дворец, а Золушка – нет!
- А я?
- Если вы про госпожу Амелину, то шансов нет. Ну, только если получите следующее звание и с ним личное дворянство, да и то… К королю? А?
- А баронесса Багге-аф-Боо? – начала догадываться Кира.
- Вполне! – подтвердил ее догадку Львов. – Я же обещал вам найти подходящего крыса, ведь так?
- Да, но…
- Филипп старый алкоголик! – пришел ей на помощь Львов. – Немного самогонки и некоторая сумма в качестве отступных, и крыс наш с потрохами.
- Но это…
- Это что?
- Это не этично, я думаю.
- Не слышу в вашем голосе уверенности! – возразил поручик и снова приник к бутылке.
"Вот же черт! Сделали баронессой, даже глазом моргнуть не успела… Тем более протрезветь!"
- Куда мы едем? – спросила она, чтобы только не молчать.
- К фее.
- К кому, простите? – переспросила Кира.
- К Фее, Марии Антоновне Дуглас.
- Вы имеете в виду графиню Дуглас? – вспомнила Кира вдруг.
У покойного генерала Дугласа, командовавшего авиацией империи в годы ее ученичества, должна была, верно, остаться жена, превратившаяся нынче во вдову.
- Знакомы? – удивленно глянул на нее Львов.
- Нет, разумеется.
- Ну, значит, познакомитесь!

[1]Gravad laxили gravlax (швед.) - рыбное блюдо, характерное для кухни североевропейских стран, главным образом Финляндии, Швеции, Норвегии, Дании и Исландии. Представляет собой сырую рыбу ценных пород, приготовленную в сухом пряном маринаде.
[2]Преснушки или калитки - маленькие открытые пирожки из ржаного пресного теста с различными начинками, наливками, намазками или припеками, традиционное блюдо карельской, русской и финской кухни.
[3]Традиционная начинка из ячневой крупы, замоченной в простокваше с топленым маслом на 12 часов.
[4]Det är bra! Underbart! Stor! - Вот и отлично! Замечательно! Великолепно! (швед.)
 
***
Графиня Дуглас жила в замке на берегу озера.
- Семнадцатый век! – объяснил Львов, перехватив недоуменный взгляд Киры. Ей и в голову не приходило, что кто-нибудь – тем более, вдова генерала Дугласа, - может жить в таком странном месте.
Холодные воды озера, - дрожь пробирала от одного их вида, - скалистый мыс, серые прямоугольные башни, отвесные стены, монотонность которых нарушалась лишь пятнами лишайника, бурая черепица крутых крыш.
"Хорошее местечко, чтобы встретить старость…"
- Природная аристократия империи имеет тенденцию сходить с ума самым причудливым образом.
- А каким образом сходите с ума вы? – Кира засмотрелась на мужчину, чего раньше за ней не водилось. Но факт – смотрела и определенно знала, отчего так.
- Узнаете, - он обернулся, представив Кире вместо профиля анфас, посмотрел в глаза, улыбнулся. – Обещаю, в конце путешествия вы все узнаете, баронесса. Но всему свой черед!
Между тем, не прошло и пяти минут, как ворота, врезанные в серую громаду башни, мало чем отличавшуюся от гранитных скал раскинувшегося вокруг сурового пейзажа, распахнулись, и Львов завел свой "Ермак" во внутренний двор.
- Ну-с, - сказал он, вылезая из автомобиля, - пойдемте, Кира Дмитриевна, в дом. Познакомлю вас с госпожой феей!
- Ведите, поручик! – согласилась начинавшая трезветь Кира. – Идите, я за вами.
- Как скажете, командир!
- Так и скажу!
- Даже так?! – на пороге дома стояла сухая высокая женщина. Она была стара, но назвать ее старухой, язык не поворачивался: прямая спина, ясный взгляд холодных глаз, цветом напоминавших воду, готовую превратиться в лед. – Женщина пилот! С ума сойти!
- Я же сказал, красавица!
- Ну, тебе виднее, я в женщинах не разбираюсь! – отрезала фея. Смотрела она, однако, не на Львова, а исключительно на Киру.
- Разрешите представиться! – решительно шагнула вперед та. – Штаб-капитан Амелина, Кира Дмитриевна!
- А мне сказали, баронесса Багге-аф-Боо…
- Капитан воюет под девичьей фамилией! – вмешался поручик.
- Два сапога пара! – хмыкнула графиня. – Иди сюда, детка, и обними старую каргу! Я всем пилотам бабушка, а пилотессам – мать родная. Дуглас, моя фамилия, или знаешь?
- Так точно! – отрапортовала Кира, подходя к графине вплотную. – Я в училище как раз поступала, когда Никанор Карлович звание генерал-аншефа получил.
- Амелина? – прищурилась графиня. – Помню!
И с этими словами заключила Киру в крепкие объятья.
"Ну, ни черта себе!"
- Добро пожаловать на борт! – объявила старая дама и, отпустив Киру, кивнула, словно бы одобряя увиденное. – Хороший выбор, поручик! Стать, окрас… И в самом деле, красавица! К столу!
"Вот же, стерва! – подумала Кира, оторопев от таких эпитетов. - Что я ей лошадь скаковая?"
Но вслух ничего не сказала, лишь бросила укоризненный взгляд на Львова, получила в ответ виноватое пожатие плеч – видно, Яков Иванович тоже отрезвел, - и проследовала к столу.
За окнами – узкими бойницами самого что ни на есть средневекового вида – смеркалось. На длинном темном столе стояли серебряные франкской работы жирандоли с горящими свечами, в камине – потрескивало пламя, танцующее на березовых дровах.
- Электричества в доме нет, - сообщила хозяйка дома, занимая место во главе стола. – Так что ужинаем, и все прочее, при свечах!
- К слову, про все прочее, - добавила она через мгновение. – Должна признать, мужчины в трепещущем свете живого огня выглядят куда лучше, чем есть на самом деле. Сущие дьяволы, прости Господи! Полагаю, и мы, дамы, смотримся при свечах ничуть не хуже. Что скажешь, Яков?
- Мне Кира Дмитриевна при всяком освещении нравится, - галантно улыбнулся поручик.
- Ну, да, - кивнула Кира, почувствовав "приход" мизантропического настроения, - а в темноте – на ощупь.
- Предлагаете, попробовать? – поднял бровь Львов.
- Предлагаю, отобедать, чем Бог послал! – остановила пикировку графиня. – Время военное, господа, так что не обессудьте: у нас все просто - без разносолов.
Но это только так говориться, мол, без разносолов, а на самом деле стол у графини Дуглас оказался просто превосходный.
Лососина в маринаде и атлантическая сельдь пряного посола, квашеная салака - сюрстрёмминг - и маринованные грибы, вяленая оленина и моченая клюва, не считая русских соленых огурцов и квашеной капусты. И все это под – красное италийское вино для хозяйки, и шестидесятиградусную старку для гостей.
"Умереть – не встать!" – выдохнула Кира после первой граненой рюмки. Ей совсем не хотелось напиваться. Напротив, на предстоящую ночь у нее имелись куда более интересные планы, отказываться от которых они никак не собиралась.
"Полетаем!" – решила она, и следующую рюмку едва пригубила.
Однако ей противостоял опытный и изощренный боец. Львов, как ни в чем не бывало, опрокинул в себя восемьдесят грамм старки, такой крепкой, что ею можно было заправлять авиадвигатели за место бензина, ухмыльнулся, кинув взгляд на едва початую рюмку Киры, и тут же поднял тост за Государя императора.
За царя офицеры пьют, стоя и до дна, так что у Киры, собственно говоря, и выбора не осталось. Но и за истребителей, как не выпить! И за русскую армию, и за победу, и "за тех, кто в море"…
Дело стремительно приближалось к десерту, - нечувствительно "пролетев" сквозь гороховый суп со свининой и соленую свинину с картофелем, когда Кира неожиданно обнаружила, что "это все".
- Умерла, - сказала она неживым голосом и, не меняя позы, начала падать в бок.
Но упасть не дали.
- А говорили, умеете! – Львов поймал Киру налету, поднял на руки, так что даже голова закружилась, как от петли Нестерова, побаюкал, словно дитя малое, и вдруг спросил:
- А как же баня?
"Баня? – идея показалась Кире заманчивой, ведь с потом из организма выходит и алкоголь. – Баня это правильный выбор. Это наш ответ атлантистам, и всем вообще!"
- Что, серьезно? – удивленно переспросил Львов, поднося Киру к самым глазам, словно хотел прочесть мелкий шрифт. – Вы думаете, саксы оценят?
Оказалось, она думает вслух.
- Ну, и хрен с ним! – решила Кира, то ли все-таки "в уме", то ли опять же во весь голос. – Наше поколение выбирает сухой пар!
***
Очнулась Кира уже в бане. От сухого жара, от щекотавшего кожу пота, струйками стекавшего по лбу, плечам, между грудей…
"Я что голая тут сижу?!" – выходило, что Львов понял ее дословно и притащил в баню, не смотря даже на состояние "умерла".
Кира приподняла веки и огляделась. Парилка оказалась довольно просторной, хотя рассмотреть подробности было сложно. Сумрачно и жарко, аки в аду, и по-адски же кондово, в смысле, просто и без изысков. Камень и дерево, огненные блики на стенах, игра теней…
- Э… - прочистила Кира горло. – Мы тут как?
- Уточните, пожалуйста, вашу мысль, Кира Дмитриевна! – сразу же откликнулся Львов. Он сидел на полке прямо напротив. Потел. И тоже был, разумеется, в чем мать родила. А его мать, если честно, не в рубашке родила.
- Я имею в виду… Мы все еще товарищи по оружию?– задавать этот вопрос, сидя голышом перед своим "не вполне одетым" подчиненным, было непросто, но Кира справилась. – В смысле, как офицер с офицером?
- Ваш выбор, - пожал широкими плечами Львов.
"Мой…" – сейчас она наконец рассмотрела. Львов, как и предполагалось, оказался хорошо сложен, сухощав, мускулист. И у него была чертова прорва шрамов.
"Эк тебя, Львов! Без всякой жалости… Но и ты хорош! Такое тело надо любить…"
- Меня зовут Кира, - сказала она вслух.
- А меня Яков, - он встал и шагнул к ней.
- У тебя железная воля! – оценила она мгновенные перемены, произошедшие с его организмом после ее слов, и тоже встала.
- Я истребитель, - пожал он плечами. – И у меня хорошая выдержка.
- Не хвастайся! – потребовала она, позволяя ему обнять себя. – Я тоже истребитель!
Его кожа, казалось, была раскалена, словно противень в хлебной печи. Прикосновение обожгло, но эта была правильная боль. Ее можно было снести. Ее стоило испытать…
***
"Ну, к этому все и шло, не так ли?" – подумала она лениво, нежась в объятиях заснувшего поручика. Впрочем, слово "нежиться" не вполне подходило к тому положению, в котором Кира проснулась мгновение назад. В смысле, лежать ей было не так чтобы особенно удобно, но размыкать объятия Львова категорически не хотелось.
"Однова живем!" – утешилась Кира, гася последние сомнения, если таковые все еще проживали в ее душе. В конце концов, все эти "сомнения и сожаления" – не более чем привычка. Дань воспитанию, никак не больше.
"Львов…" – но она уже знала, разумеется, что никакой он не Львов, хотя и не знала пока его настоящего имени.
"Ну, да он обещал мне все рассказать!"
Так и сказал давеча, мол, все узнаете, но в свой черед. Однако с ним и так все было понятно. Без "уточнений и примечаний", так сказать.
"Граф какой-нибудь или князь…"
Впрочем, мог оказаться и герцогом или даже "бери выше". В войсках ходили упорные слухи, что и кто-то из великих князей находится в первой линии, но воюет, конечно же, инкогнито, чтобы враг не слишком ликовал в случае его гибели. Сказать, откровенно, в большую часть этих историй, рассказываемых обычно в часы затишья и под известным градусом, Кира не верила. Но достоверно знала, что кроме обычных аристократов, каких, к слову сказать, было совсем не мало и в армии, и на флоте, имелась некая неизвестного состава группа офицеров, имена которых никогда командованием не озвучивались, а служба – по невнятным, но наверняка основательным причинам – императорским двором не приветствовалась. Так и выходило, что какой-нибудь остзейский барон – знала Кира пару таких пилотов, - ходит в полковниках и как рождественская елка игрушками увешан орденами и знаками отличия, а другой, - да, вот хотя бы тот же Львов, - сколько не воюй, все равно поручик, и только.
"Да, и Бог с ними, с наградами!" – Главное, Кире было удивительно хорошо. Вернее, ей было замечательно хорошо, и это совсем не удивительно после того, что произошло между нею и поручиком. Волна страсти накрыла их еще в бане, но, видно, оба слишком долго ждали этого мгновения, и первым приступом дело не ограничилось, хотя, видит Бог, все получилось как надо. То есть, там и так, как и где ей хотелось. В другой ситуации и с другим мужчиной этим вполне можно было бы и удовлетвориться. Но не со Львовым. Вот в чем дело. Безумие налетело, обдав жаром, словно из печи дохнуло, и в то же время захватив дыхание – как при прыжке в прорубь, и уже не отпускало ни в бане, ни на холодных лестницах замка, ни в хорошо протопленной спальне, в растерзанной постели, - везде.
***
По правде сказать, после такой ночи, - да еще с предутренним "приступом нежности", - спать следовало, как минимум, до полудня. Но куда там! В замке жизнь подчинялась строгому раз и навсегда установленному распорядку, так что к завтраку подняли, что называется, "ни свет ни заря". Но истребителя зоны ПВО такой малостью из седла не вышибешь. Пилоты и по три раза за ночь, бывает, в небо уходят, и не сказать, чтобы все и повсеместно соблюдали накануне предписанный армейскими лекарями режим дня. Не говоря уже, о диете. Приходилось и Кире, - чего уж там, - летать в "остром послебанкетном состоянии". И ничего – жива пока.
- Доброе утро, Мария Антоновна! – поздоровалась она, подходя к накрытому столу.
- Доброе утро, Кира Дмитриевна! – чопорно поклонилась графиня Дуглас и с достоинством опустилась на отодвинутый лакеем стул с высокой спинкой. – Здравствуй, Яков! Выглядишь неплохо…
Последнее замечание прозвучало несколько задумчиво и, как будто с намеком на осуждение. Но, как тут же выяснилось, графиня Дуглас жила в простом и ясном мире, - "без политесов и прочих куртуазностей", - и до намеков не опускалась.
- Простите? – чуть нахмурился Львов.
- Господа! – по давней традиции в обществе чиновников и офицеров обоего пола, говорить следовало, используя обращение "господа", без какого-либо упоминания "дам". И этому правилу, как заметила Кира, Мария Антоновна следовала неукоснительно.
- Господа, полагаю, вы не уронили чести русского оружия? – спросила она строго.
- Никак нет! – слова сорвались с губ даже раньше, чем Кира сообразила, что несет. Но, с другой стороны, каков вопрос, таков и ответ. Не правда ли?
- Как можно! – почти в унисон Кире отрапортовал со своей половины стола поручик и для подтверждения солдатской бравады – как и требовал особый офицерский шик – выкатил глаза, поедая дурным солдафонским взглядом "старшего по званию".
- Ну, значит, ты просто крепкий мужик, Яшенька! - Как ни в чем ни бывало, улыбнулась графиня. – И вы, Кира Дмитриевна, тоже молодцом. А то я уж, грешным делом, сомневаться стала. В мои-то годы, на утро завсегда тени под глазами… и вообще… - повела она рукой, обозначая этим свое абстрактное "вообще".
- Ах, вот вы о чем! – Улыбнулась Кира, включая "стерву". - Вы бы, Мария Антоновна, очки надели, сразу бы все и разглядели! У Якова Ивановича вона – и синяки под глазами, и нездоровая бледность лица имеет место быть. У меня, чаю, при ближайшем рассмотрении, вид не лучше. Но в полумраке, да без очков…
Графиня прищурилась и, словно бы, языком во рту шевельнула – за крепко сжатыми зубами. Оценивала, видать, сказанное. Решала – обижаться, или "ну ее".
- Уела! – рассмеялась неожиданно, разомразрушая сложившийся уже, было, образ. – Бон аппетит, господа! Каша стынет, да и вообще!
Но это "вообще" – к завтраку относилось лишь косвенно, в том смысле, что с приемом пищи следовало поспешить, потому что " дел еще не меряно", а время не стоит, а бежит. И это еще хорошо, если только бежит, а ну как летит?
Не успели допить чай с коричными плюшками, а уже "труба зовет". Набежали неизвестно где прятавшиеся до времени девки, и Кира попала в маленький женский рай, не без намека, впрочем, на существование такого же специального ада. Ее мерили портновскими сантиметрами, заставляя принимать разнообразные, иногда и весьма двусмысленные позы, и рассматривали на свет, словно банкноту или ювелирный камень, полируя ей, между делом, ногти на руках и ногах и отпаивая горячим шоколадом и коньяком. Ее, словно безропотную куклу в сладких девичьих снах, наряжали в шелка и атлас, стягивали корсетами на китовом усу и втискивали в высокие сапожки на шнуровке и высоких каблуках.
- Гардероб прошлогодний, - Мария Антоновна сидела в кресле, наблюдая за процессом и отчасти даже им, дирижируя, - но мы его сейчас несколько обновим по последним журналам, и будет, как надо. Хорошо еще, вы, капитан, ростом и комплекцией от Ольги не сильно отличаетесь, однако волосы коротковаты! Я права?
- Может быть, парик? – спросила одна из женщин.
- А кто эта Ольга? – полюбопытствовала Кира, начинавшая люто ревновать хозяйку брошенного в замке "за ненадобностью" гардероба.
- Ольга Скавронская – супруга графа Павла Никитича… Парик? – задумалась графиня. – А что у нас есть подходящего?
- Если не трогать брови и лобок, - без тени смущения ответила давешняя молодица, - я бы предложила "хозяйку осени".
- Рыжеватая шатенка, - кивнула Мария Антоновна.
- Темно рыжая, - осторожно поправила женщина. – И завить крупными локонами…
- Да, возможно… - согласилась графиня. – Несите "хозяйку осени" будем примерять!
Ну а потом, Киру еще долго – не менее получаса – отмачивали в ванной, наполненной светло-зеленой хвойной водой, и умащивали, Бог знает, какими бальзамами и притираниями, наводя в паузах между тем и этим, последний глянец на ногти и кожу лица. Затем последовали примерка и генеральная репетиция, предшествовавшие обеду, и последняя подгонка сразу после него. А около четырех они со Львовым уже покинули гостеприимный дом графини Дуглас, вылетев на самолете-амфибии, "совершенно случайно" оказавшемся в замковом капонире на берегу озера. По случаю отлета, наряды баронессы Багге-аф-Боо были аккуратно сложены в дорожные кофры и погружены на "аэроплан", а Кира переоделась в выстиранную и отутюженную форму штаб-капитана.
- Рулю я! – остановил робкие поползновения Киры Львов. – Это моя сказка!
"Ну, где-то так и есть", - согласилась с ним Кира, но вслух все-таки фыркнула, выражая свое несогласие.
Хорошо фыркнуть – говаривала в давние времена ее тетка, - настоящее искусство. Женщина этим манером не хуже, чем мужик по-матерному, выразить себя может.
И она была права, разумеется, но правда Матрены Никадимовны принадлежала, увы, исключительно женщинам гражданского звания. Офицеру фыркать несподручно, легче – по матери послать. Однако в том и состояла прелесть нынешнего ее положения, что пусть и не надолго, но представилась Кире вдруг возможность снова почувствовать себя просто женщиной. Побыть, так сказать, слабым полом, и вести себя соответственно этому давно утраченному статусу. Такая Кира могла и фыркнуть, и голову на плечо Львову положить, и много чего еще могла. И грех было этим не воспользоваться.
"И ведь ночь впереди… - подумала она, рассматривая скользящие под крылом пейзажи Скандинавии. – Да, и что нам ночь? Можно и не дожидаясь, если будет где…"
Мысль эта показалась Кире настолько соблазнительной, что она улыбнулась, дивясь самой себе, но начала все же подыскивать "жадным" взглядом, где бы им приводниться, на час или два…
***
В Петров прибыли в двенадцатом часу. Обошли центр и заводские кварталы стороной и приводнились где-то загородом, на озеро или водохранилище рядом с темной громадой какого-то дворца. По случаю военного времени в городе соблюдалась строгая светомаскировка, а луна, как назло, пошла на ущерб. Водная гладь все-таки слегка серебрилась, так что Кира и сама, должно быть, смогла бы сесть на воду, однако рассмотреть "дом и парк", увы, не могла.
"Что ж, придется потерпеть до утра… - признала Кира очевидное. - Однако, - успокоила она себя, - еще не все потеряно! По внутреннему убранству тоже ведь кое-что можно узнать …"
- Ну, вот мы и дома! – почти торжественно объявил Львов, когда, выбравшись, из летающей лодки, они перешли на пирс. Причал явно предназначался для яхт и гребных судов, но в умелых руках и амфибия притерлась к нему, как родная.
- Твой дом?
- Мой.
- Жалко, не рассмотреть.
- Утром посмотришь!
- Мы в дом, - обернулся Львов к встречавшим их мужчинам с фонарями, – а вы тут пока с аппаратом разберитесь. Да, поаккуратней там, у него обшивка из перкаля, одним словом пеленка. Чуть заденешь - и дырка!
- Не извольте беспокоиться, барин! – поклонился гладко выбритый старик в ливрее. – Или впервой!
- Полагаю, стол накрыт, - тут же сменил тему Львов, - и в котле достаточно горячей воды?
- Как же иначе?! – даже, вроде бы, обиделся от такого вопроса старик, исполнявший, по всей видимости, роль старшего по команде. - Как только получили телеграмму от ее сиятельства графини Дуглас, так сразу и приготовились. Ждали вас еще в вечеру.
- Вот и славно! Душ с дороги и за пироги! – прервал Львов объяснения. – Это, к слову, моя гостья штаб-капитан баронесса Багге-аф-Боо.
- Добро пожаловать, ваше благородие! – снова поклонился старик.
- И вам не хворать! – вздохнула Кира, свыкаясь помаленьку с новой ролью.
"Да, ведь и ненадолго!" – успокоила она себя, памятуя, как относилась к таким вещам прежде, но тут же осознала, что "теперича не то, что давеча", и фраза "всего пять дней сталось" в связи с изменившейся интонацией изменила и смысл. Этот стакан, увы, был наполовину пуст.
"Ладно, чему быть, тому не миновать! – решила она, поспешая за Львовым. – Но пока в часть не вернулись, это сказка моя!"
А сказка, между тем, начинала приобретать вполне эпические масштабы. Кира увидела слабо освещенные ступени крыльца – мраморные, пологие, изогнутые дугой, - и сразу вслед за тем, не упомнив даже, как пробежали ведущую к дому аллею и все эти ступени, влетела вместе с Яковом в открытые зеркальные двери, в волшебное колыхание шелковых тканых портьер, в освещенный трепещущими на сквозняке огоньками свеч парадный зал с золоченой штофной мебелью, бронзовыми напольными лампами и картинами в тяжелых рамах золотого багета.
"Ох, ты ж!" – она застыла, стреноженная, словно конь на бегу, неожиданным образом, столь мощным, что едва не выбил из нее дух.
- Яков! – позвала она враз охрипшим голосом.
- Я здесь, командир! – откликнулся он, оборачиваясь. – Что-то случилось?
- Он… он… - У Киры даже слов не нашлось, чтобы объяснить свой испуг. – Скажи, что это просто… просто живопись!
Но она уже знала, спрашивая – не просто живопись. Не случай, а судьба. Седая борода, суровый взгляд, нахмуренный лоб… Не узнать гордеца было сложно, да и портрет известный.
- Андрея Михайловича увидела? – Кивнул, соглашаясь с очевидным, Яков.
- Ты?
- Да, - пожал он плечами, - с этим не поспоришь.
- Так, я, выходит, спала с самим князем Курбским? – рассмеялась Кира, сама дивясь столь парадоксальной реакции.
- Есть разница? – нахмурился бывший поручик Львов.
- Ты просто не женщина! – смех явно переходил в истерику, но с этим Кира ничего поделать не могла. – Ты этого не поймешь!
- Я не женщина, - согласился Яков Курбский, - я мужчина. И мне показалось, что это неважно. Я думал у нас все и так хорошо. Без имен.
Говорил он как бы спокойно, почти нейтральным тоном, но, будь Кира неладна, если на самом деле он не был охвачен бешенством.
- Вчера ночью я кончила! – улыбнулась она, успокаивая его гнев и принимая судьбу, сыгравшую с ней такую странную шутку. – И неоднократно, если вопрос об этом. Но сейчас я, кажется, кончу от одной только мысли, с кем провела прошедшую ночь.
- А про эту, что скажешь? – спросил он, прищуриваясь.
- Я вся в предвкушении! – снова рассмеялась Кира, не столько потому, что ей, и в самом деле, было смешно, сколько потому, что хотела успокоить Якова, история которого начинала ее не на шутку интриговать. – И да, Яша, надеюсь, я снова стану кричать! Ведь ты это имел в виду? – нарочито клекотнула она горлом. - Я буду говорить тебе, "да, полковник", "еще, полковник", "и вот здесь, полковник", "и еще здесь, здесь и здесь!" И "да, вот так, полковник!" "Так. Да, да, да…"
- Вообще-то, я тогда был уже адмиралом.
- Что серьезно?
- Контр-адмирал.
- Ну, значит, "да, адмирал" и "нет, адмирал", "Я сказала, нет, адмирал! "и "не так, адмирал!" – Усмехнулась Кира. - "И не надейтесь, адмирал! Я девушка честная, и на такое не подписывалась!"
- Ты сумасшедшая! – улыбнулся Яков, отпуская "нерв". – Еще слово, и все случится прямо здесь, прямо сейчас, или ты этого и добиваешься?
***
Обычно, женщины – "если в охотку", - могут куда больше мужиков. Такова их природа. Хотя, опять же, зависит, когда и где. С устатку, да после трудового дня – со стрельбой и фигурами высшего пилотажа, - или, скажем, на вакациях. Есть разница, если понимать, о чем идет речь. Иной раз так "настреляешься", что ничего уже не хочешь, кроме как в койку. В прямом смысле этого слова. Но бывает и по-другому. Именно что после такого вот нерядового дня, когда заглянешь – да не раз – в глаза смерти, в черные зрачки чужих пулеметов, трепещущие пламенем сгорающего пороха, так иной раз скрутит от осознания конечности бытия, что только бы мужчина вовремя под рукой оказался!
Но вот, что любопытно. Этой ночью… Не после боя. Не от ужаса смерти, да и не спьяну. Однако так Киру, пожалуй, никогда еще не прикладывало. Охнуть не успела, а уже, как говорится, "ноги врозь", и все мало, что характерно. И что бы Яков ни делал, как не "изгалялся", все не так! В итоге, рассвирепела вконец, вспомнила, что командир, и повела, как стерва в танго. Однако и Яков, что характерно, возражать не стал. "Пошел" за ней, как правильный ведомый в бою, и был не по-мужски нежен и решительно неутомим, что, вроде бы, и не сочетается одно с другим, но у него как-то сошлось. И кончилось все это диво дивное лишь тогда, когда Кира заснула сама, а не когда "кавалер отключился".
А утром проснулась – за окном солнце сияет, и в душе однозначно "светло и радостно". Одним словом, птицы поют, хотя кое-где и побаливает слегка. Но это хорошая боль. Правильная. Во всяком случае, жаловаться на нее Кира не станет, а похвастаться, увы, не перед кем. Не обзавелась, за занятостью, ни одной нормальной подругой.
"Вот, разве что, майору Фроловой – лекарскому начальнику рассказать?"
- Ваше благородие! – голос из-за приоткрытой двери звучал осторожно, словно у постели больной.
"Благородие это я?" – Кира осмотрелась, но Якова и след простыл, зато нашлась причина рассмотреть, наконец, интерьер.
Что ж, в таких покоях, да на такой кровати – карельская берез, если что, да не в простоте, а резная, - в такой постели, в шелках и пуху, Кира никогда еще не просыпалась. Одним, словом, картина маслом: солнечное утро, дворец князей Курбских - единственных чистокровных Рюриковичей в империи, немыслимых размеров и роскоши спальня, и в ней – в этой невероятной парадной опочивальне, в которой по-хорошему, и не спят вовсе, потому что не для того делана, - в разобранной постели среди скомканных простыней и разметанных по сторонам подушек и одеял лежит "нагая красавица" - штаб-капитан Амелина и тихо балдеет, не зная, как все это переварить.
- Ваше благородие!
- Я не сплю! – ответила Кира тем, что в голову пришло. – Входите! – добавила, натягивая на себя одну из простыней. И как раз вовремя. Двери растворились, и в комнату, аккуратно отводя взгляд в сторону, ступил один из ливрейных слуг.
- Изволите подняться к завтраку, ваше благородие? - спросил он, сделав три шага в глубину спальни, - Или желаете, чтобы завтрак подали в постель?
"Вообще-то… для полноты ощущений следовало бы в постель, но…"
- А где… гм… Где изволит пребывать князь? – ей еще предстояло научиться говорить, как следует, и называть поручика князем.
"Ах, ты ж! Опять перепутала! Он же не поручик, а целый адмирал, оказывается!"
Не Львов, а Курбский, не поручик, а контр-адмирал
"И кто из них мой любовник?"
- Его светлость просил передать, "на ваше усмотрение".
- Тогда, я, пожалуй, встану…
У нее взяло время найти одежду: кофры с "новым платьем короля" обнаружились в уборной, или эту смежную со спальней комнату следовало называть будуаром? Во всяком случае, это вне сомнения был настоящий "дамский кабинет" с огромным раскрытым трюмо на три зеркала и многочисленными пуфиками и примыкающей к нему гардеробной. Кофры лежали на столе, предназначения которого Кира не смогла даже предположить, и оказались разобраны. Кто и когда занес их сюда, разобрал, развесив платья и пеньюары на плечиках с мягким подбивом и разложив по полкам белье и чулки, Бог весть. Но все это было исполнено с невероятной тщательностью, так что даже на шелковых панталонах не нашлось ни единой складки. Не менее любопытным оказалось для Киры и знакомство с ванной комнатой. Она было огромной - размером со среднюю гостиную в тех домах, где Кире приходилось бывать, - и оформлена с немыслимой роскошью: с росписями по высокому куполу потолка и по стенам, огромной бронзовой ванной с посеребренными – или же серебряными – кранами, с зеркалами в человеческий рост, мраморными наборными полами и колоннами белого мрамора вдоль стен. Но главное, трубы демонстрировали пристойный напор, и горячей воды оказалось сколько угодно. Выбор туалетных принадлежностей, шампуней и мыла был, правда, небогат, но Кира и о такой роскоши забыла мечтать. При ее то скромных потребностях и того, что нашлось, оказалось в избыток.
По-хорошему, следовало бы напустить в ванну воды и залечь с папироской и бокалом шампанского – ведь должно же быть во дворце Курбских приличное шампанское? – лежать в ароматной пене, пуская кольца табачного дыма, и грезить наяву про то, как хорошо было прошедшей ночью, и как будет здорово, когда это повториться. А про тандерболты и прочие "нортропы" с «бостонами", хотелось забыть хоть ненадолго. Стереть из памяти, что б не мешали быть женщиной, потому как, ну какая из комэска баба? Анатомически, бесспорно, но вот по существу – вряд ли.
Кира приняла душ, привела себя, "не углубляясь в детали", в порядок, оделась согласно наставлениям графини Дуглас, и отправилась разыскивать Якова. Его, впрочем, найти было несложно - ожидал Киру в ореховой гостиной. Сидел в кресле, одетый в домашний фланелевый костюм, белоснежную сорочку и шелковый халат, читал газету, курил. За открытой двустворчатой дверью виднелся накрытый к завтраку стол, но на подлокотнике кресла слева от князя стояла кофейная чашка.
- Я опоздала? – спросила Кира, входя.
- Никак нет, сударыня, - улыбнулся, вставая из кресла, Яков. – Ты, Кира, даже если постараешься, и то не опоздаешь. Не можешь по определению. Но я позволил себе, ты уж прости, маленькую вольность: чашку кофе к первой утренней папиросе.
- Тогда, за стол? – прищурилась она, зная, что ему нравится "этот взгляд". – Я голодна, как волк.
- Овсянка и прочие прелести классической дворцовой кухни? – усмехнулся он.
- Что, честно овсянка? – Кира к такому повороту дел оказалась не вполне готова. Овсянку она и в полку кушала, а вот о каникулах в волшебной стране думалось отчего-то по-другому
- Да, ладно! – рассмеялся Яков. – Это я так глупо пошутил. Идем! Я своих орлов еще ночью предупредил, что б не усердствовали без надобности. Так что будет тебе и гурьевская каша по-петровски, и оладьи с икрой, и отварная осетрина с хреном. Шампанское тоже будет, хотя…
- Шампанское по утрам пьют только аристократы и дегенераты! – вспомнила Кира старую шутку.
- Значит, нам можно! – согласился Яков, предлагая "даме" руку. – Не изволите ли пройти со мной к столу, Кира Дмитриевна?
- После того, что между нами было, можешь обращаться ко мне на "ты"! - Кира не без робости оперлась на предложенную руку и нашла, что это мило, но крайне неудобно. Не функционально, если называть вещи своими именами.
- Каковы наши планы? – спросила, чтобы не улыбаться, как дура.
- Сделаем пару обязательных визитов, пройдемся по магазинам – я слышал, кое-кто продолжает торговать, несмотря даже на войну, - пообедаем где-нибудь в городе, и поедем на прием к герцогине Лихтенбергской…
- А может быть, ну ее эту рыбалку? – лукаво улыбнулась Кира, предположив, что спальня иногда предпочтительнее обеда.
- Одно другому не мешает, - ответно усмехнулся Яков. – Уверяю тебя, mon cher, день длинный – на все время найдется…
Так и случилось, хотя и с поправкой на субъективность восприятия времени. Между тем и этим нашлось время и для того, и для другого. И даже более того, этот день, как и последовавшие за ним – со всеми их обязательными и необязательными визитами, обедами в роскошных ресторанах и посещениями дорогих магазинов, вечеринками и коктейлями, с вплетенными в их череду, как лента в косу, приступами нежности и страсти, - все они слились в один длинный, как жизнь день, где от рассвета до рассвета можно родиться, прожить жизнь, состариться и умереть, не имея ни одного лишнего мгновения, чтобы "остановиться и оглянуться", как советуют некоторые философы. Куда там! Время неслось вскачь. Оно бежало. Летело и кружило. Сводило с ума. И между делом ворожило Кире как добрая волшебница. И постепенно, - неторопливо и стремительно, - с неумолимостью рока и естественностью дыхания баронесса Багге-аф-Боо прорастала в Кире, как принцесса в Золушке. И это означало, что бал у короля приближается… Но, на самом деле, приближалась развязка, ведь по природе жанра все истории – и сказочные истории не исключения – должны когда-нибудь завершиться.
***
Кто побывал в "собачьей свалке" – никогда не забудет. Такое не забывается, если что. И Кира, разумеется, не исключение. Она помнила все свои четыре, но впечатлениями этими с посторонними предпочитала не делиться. Разве что, спьяну, но и то скорее, как исключение, чем как правило. И вот среди этих ее "не произносимыхвслух" личных тайн имелось одно воспоминание, о котором Кира не рассказывала вообще никогда и никому, ни на трезвую голову, ни в полном "помрачении", хотя случай был отнюдь не омерзительный. Пожалуй даже, наоборот, но осадок по себе оставил такой, что, припомнив его ненароком, Кира всегда ощущала озноб.
Дрались с янки. И дрались не просто жестко – жестоко. "Обид" с обеих сторон накопилось немерено, это да. А вот день был почти нелетный – пасмурно, облачно, ни то ни се, - но надо же, вылетели с баз и не разминулись, как бывает сплошь и рядом, встретившись на морем, над стылой водой. Сблизились – все еще оставаясь "в разуме", то есть в рамках уставов и наставлений, которые у тех и других отличались лишь в деталях, – сошлись по правилам, - высота, дистанция, эшелон, - и вдруг сорвались с цепи, аки псы бешенные…
"Понеслось!" – подумала тогда Кира, выполняя боевой разворот, и разом забыла обо всем. Она перестала быть человеком, женщиной, пилотом, превратившись в суку, грызущуюся с чужой стаей не на жизнь, а на смерть. В душе – ад, в глазах кровавый туман, сквозь который "вплывают" в прицельную сетку размытые тени врагов, рев мотора, рвущийся, казалось, вместе с криком из ее собственной глотки, грохот пулеметов и глухое уханье пушки, и барабанная дробь артериального пульса в ушах… Ее несло потоком. Швыряло, как щепку. Крутило, словно не Кира вела бой, а сам бой играл с ней как с игрушкой, и как надоевшую игрушку вышвырнул в конце концов из собачьей свалки вон. И она вылетела вдруг в голубой, пробитый солнечными лучами простор, и обомлела от ужаса и восхищения, теряя голову и чувство направления, и начиная падать вверх, в позолоченную бездонную синь… И в этот момент Кира увидела глаза Бога. Во всяком случае, так она запомнила тот случай. Тишина – у ее истребителя внезапно заглох мотор, - медленное, но неумолимое падение в сияющее надоблачное ничто, и золотые глаза, заглядывающие в самую глубину души…
Киру привел в чувство озноб, пробивший ее, несмотря на то, что до этого мгновения она, фигурально выражаясь, купалась в собственном горячем поту. Непривычное чувство отрезвило и выдернуло из оцепенения. Кира пришла в себя и успела-таки перезапустить двигатель прежде, чем неумолимая сила гравитации разбила ее о холодную сталь арктических вод…

…Вспомнилось неспроста, хотя и не почувствовать разницу было бы сложно. Просто музыка – кажется, это был Большой вальс Оффенбаха – закончилась, и настала тишина "послевкусия", образованная слитным гулом вполголоса сказанных слов, шелестом шелковых платьев и осторожным перестуком высоких каблуков. Кавалер – какой-то гренадерского сложения штатский, - сделал шаг назад и учтиво поклонился, Кира улыбнулась ему в ответ, чуть прищурив глаза из-за алмазного сияния хрустальных люстр, и отвернулась в поисках Якова, но встретилась взглядом с кем-то, кого узнала тем мгновенным узнаванием, что сродни чутью хищника или интуиции охотника, и ее разом пробил озноб. О том, что мужчина, остановившийся едва ли не за ее спиной, знаком ей по одним лишь портретам, Кира вспомнила мгновением позже. Ну, а для того, чтобы назвать его по имени потребовалась еще пара долгих секунд.
- Ваше величество! – Кира присела в придворном реверансе, лихорадочно вспоминая необходимые телодвижения, и не будучи в силах понять, хорошо ли это у нее получается, или нет.
- Вольно, госпожа капитан! – устало усмехнулся император. Выглядел он неважно, но и то сказать, не мальчик уже. Да и война, наверное, здоровья не прибавляет.
– Здравствуй, Яков! – кивнул Иван как раз подошедшему к ним адмиралу. – Черный цвет тебе к лицу. Не правда ли, баронесса?
- В адмиральском мундире хорошо смотрелось бы абсолютное большинство мужчин, - дипломатично ответила Кира, заодно подумав и о женщинах. О себе, к примеру.
- Вот и я о том же! - император снова смотрел на Киру, но говорил, судя по всему, не с ней.
– Не одумался? –спросил он.
- Никак нет!
- Жаль.
- Мне тоже, но сделанного не воротишь, - Яков говорил спокойно, но хмурился при этом совсем не так, как помнилось это Кире. Впрочем, она и знала-то его всего ничего.
- Как знать! Позволишь переговорить с Кирой Дмитриевной с глазу на глаз?
- Ты император, ваше величество, или забыли? – чуть пожал плечами Яков.
- Нет, не забыл. Кира Дмитриевна, буквально на пару минут! – вот теперь Иван Шестой говорил именно с ней.
- Я в вашем распоряжении! – прозвучало двусмысленно, но никаких непристойностей контекст разговора не предполагал. Скорее наоборот.
Император кивнул, принимая согласие, и, отвернувшись, пошел куда-то сквозь безмолвно расступающуюся перед ним толпу. На Киру он более не смотрел, предполагая, видно – и не без причины, - что она идет следом. Смотрели другие, и от их взглядов становилось неловко, словно голая идешь.
Кира бросила быстрый взгляд в зеркало, мимо которого как раз проходила. Платье оказалось на месте, как, впрочем, и все прочее, хотя, видит Бог, и было-то этого "прочего" не так чтобы много.
"Надо же, и впрямь, красавица! – удивилась она, пораженная произошедшей метаморфозой. – И откуда что берется?"
Тем не менее, бралось. Посмотришь, на такую, ни в жизнь не догадаешься, что комэск, а между тем…
Кто-то открыл перед императором неприметную дверь в стене, и Кира прошла вслед за ним по короткому коридору в небольшую угловую комнату. Зашторенные окна. Круглый стол и два полукресла.
- Присаживайтесь, Кира Дмитриевна! – пригласил император и самолично отодвинул кресло, предлагая его Кире.
"На пару минут?" – усомнилась она, присаживаясь к столику, сервированному для разговора тет-а-тет.
- Благодарю вас, ваше величество!
- Ну, это вам за "успешное выполнение приказов командования…" Немного коньяку?
"ТипаВитовт второй степени?"
- Совсем немного.
- Что ж, - император взял со столика графин и разлил коньяк по бокалам. – Решил поговорить с вами приватно, Кира Дмитриевна. Без свидетелей. Даже без слуг.
- Я вся внимание.
- Тогда начнем с вас, - неожиданно улыбнулся император, ломая странный настрой, возникший было между ним и Кирой. - Вы ведь в парике?
- Так точно! – оторопела Кира. – Прикажете снять?
- Не надо, - отмахнулся Иван Шестой и пригубил коньяк.
– Мне просто любопытно, - сказал после короткой паузы. - В досье сказано, что волосы у вас черные, как раз к синим глазам, матовые, волнистые. Говорят, красиво смотрятся. Так отчего же парик?
- Стрижка короткая, - объяснила Кира, пытаясь понять, о чем, собственно, они говорят. – На длинные волосы летный шлем надевать сложно. Да и голова потеет. Я же пилот, ваше величество. На балах не бываю, зато в бою…
- Вы ведь знаете, что красивы? – перебил ее император.
- Теперь знаю.
- "Твердый характер, - процитировал венценосный собеседник, - ясный ум, образована выше среднего…"
- Меня там только хвалят или для порядка еще и ругают иногда? – полюбопытствовала Кира.
- Из мещан, - пожал плечами император и снова пригубил коньяк.
- Ах, это! – Вот теперь она поняла. – Так я еще и староверка, ваше величество, и отличаюсь скверной привычкой прекословить старшим по званию.
"Особенно, когда в койку зазывают!" – но эту мысль Кира оставила при себе, все-таки с монархом говорит. Не абы как.
- Вы ведь курите, Кира Дмитриевна? – Иван достал портсигар и щелкнул замком. – Не стесняйтесь. Я вас угощаю!
- Благодарю вас, ваше величество! – Кира цапнула папиросу не дрогнувшими пальцами. – Это большая честь для меня, как верноподданной и офицера.
"А это уже попахивает Святым Витовтом первой степени!"
- Будет вам! – император, казалось совершенно не замечал всей нелепости ситуации. Монархия-то в России, как не крути, не конституционная, а вполне себе абсолютная. Впрочем, возможно, оттого и свидетелей не было, что императору захотел в демократию поиграть. – Курите! – и он протянул ей коробок спичек, лежавший в хрустальной пепельнице.
- Спасибо! – Кира чиркнула спичкой, прикурила от вспыхнувшего огонька, деликатно выдохнула, направляя облачко табачного дыма в сторону. – Вам не о чем беспокоиться, ваше величество! Я замуж за князя Курбского не собираюсь. Да и он не позовет.
- А жаль!
- Прошу прощения? – опешила Кира.
- Яков последний в роду: умрет он, род пресечется. – Император закурил, выдохнул дым и задумчиво посмотрел на опустевшую рюмку. – Знатный род, один из древнейших в империи. Рюрикович по прямой линии и Ягеллон по материнской. И мне не чужой. Я, видите ли, Кира Дмитриевна, с отцом Якова вместе рос…
- Я не совсем понимаю… - начала было Кира, воспользовавшись паузой, но император закончить фразу ей не позволил.
- Верните его домой, Кира Дмитриевна, и я признаю ваш баронский титул. Обещаю, морганатического брака не будет. Станете княгиней Курбской, родите Якову наследника или двух…
- Я…
- Да, знаю я, что вы истребитель! – поднял голос император. – Выйдете в отставку полковником. На парадах будете присутствовать в форме. Что-то еще? Пожалуйста! Я сегодня щедрый, как никогда. Зачнете ребенка, я сам Якова в строй пошлю. Хочет летать, пусть летает! Родите, пойдете следом. Полк дам… И во флот переведу, - криво усмехнулся Иван, вспомнив, видно, про черную форму. – Что-то еще?
- Самую малость, - грустно усмехнулась Кира. – Надо, чтобы Яков захотел. И замуж меня взять, и с фронта в тыл уйти.
- Так сделайте так, чтобы захотел! – не сказал, выплюнул император. Его настроение менялось так быстро, что и не уследишь.
- Я… - Как ни странно, но такой резкий поворот разговора лишил ее слов. Она просто не знала, что сказать. – Я…
- Да, вы! – кивнул император. - И не делайте вид, что не понимаете!
- А почему?...
- Потому что силой не вышло! Пробовал! – Иван взял графин и наполнил рюмки по новой. – Ну что, мне его в крепость сажать, чтобы не летал?
- А почему без звания и наград? – спросила Кира. Впрочем, ответ был очевиден, могла и не спрашивать.
- Сбить русского летчика и само по себе честь, - объяснил император очевидное. – А ну как в кокпите сам князь Курбский, а?! Рюрикович, удельный князь, родич императора…
- Но ведь другие летают…
- Летают, но не удельные князья и не принцы крови, - возразил император. – А если и появляются на передовой, то не под своим именем. Правило одно для всех, Кира Дмитриевна, и для авиаторов, и для моряков, и для бронеходчиков. Это мы в первый год войны героев из себя строили, а нынче, сами знаете, просто воюем. Такова жизнь.
- Но есть ведь и другие женщины…
- Были, - пыхнул папиросой император. – Но ничего хорошего из моих матримониальных усилий не вышло. Еще хуже стало. Князь не мальчик, да и память у него долгая…
"Что же ты такое ему сделал, ваше величество, что теперь со мной вынужден говорить?"
- Но он же знает, что мы говорим…
- Знает, - согласился император. – И спросит. Но нам и скрывать, собственно, нечего. Я вас, Кира Дмитриевна, расспрашиваю о положении на фронте, о войне в воздухе, то да се. Вы же асс, и на войне чуть не с первого дня… Согласны?
- Согласна. – А что еще ей оставалось сказать?
Однако, если на чистоту, то Кира была совсем не уверена, с чем именно она согласилась. Не знала, и думать не хотела. Тем более, обсуждать. Но и Яков… Что ж, Яков ее об этом разговоре так и не спросил. Ни в тот день, ни назавтра, ни когда возвращались на базу.
Лишь ближе к вечеру седьмого дня их нечаянных каникул, когда сидели в том же кабаке, где все, собственно, и началась, он посмотрел ей прямо в глаза, и вдруг спросил:
- Что скажешь?
***
- Что скажешь? – спросил Яков после долгой паузы.
- Полагаешь, должна сказать? – как ни странно, она сразу поняла, о чем он спрашивает.
- Ничего ты не должна, - покачал он головой. – Я просто спросил.
- Он хочет, чтобы ты вернулся. – Простые слова, а дались с трудом.
- А ты, Кира? Чего хочешь ты?
"Он что, мысли читает?"
Возможно, что и так. Но могло случиться, что Яков просто знает. И не важно откуда. Не суть, как узнал. Узнал. Знает. Спрашивает. Задал вопрос. И вопрос, кажется, вроде бы несложным. Но это не так.
"Что такое любовь? – Вот о чем спросил ее Яков. - Кто я для тебя, и на что ты готова пойти, ради меня?"
"А ты? – Ей и самой хотелось бы знать, кто она для него и все остальное, что хотят знать женщины. – Почему ты молчишь, если тебе есть, что сказать?"
- О чем ты, Яков? – зло усмехнулась Кира. – Какие желания могут быть у комэска?
И в самом деле, ей ли мечтать! Побывала в волшебной стране, сходила на бал к королю, пора и честь знать.
- Разные желания…
Вот этими словами он ее удивил. Опять угадал или все-таки знал? Понял то, в чем она и сама себе боялась признаться? Прочел в глазах и между строк?
- Что ж, Яков, не стану врать, - Кира успокоилась вдруг, как случалось с ней обычно во время воздушных боев. Ушли сомнения, отступили эмоции. Разум очистился, и на нее снизошла кристальная ясность. Тишина. Покой. Смерть.
- Что ж, Яков, не стану врать, - сказала Кира, бестрепетно принимая его взгляд, - я не отказалась бы стать княгиней Курбской. И деток от тебя родить… И полковничий мундир примерить… А он мне, между прочим, перевод на флот обещал. Каперанг, каково?! И во дворце твоем сказочном пожить, мне тоже хочется, но не судьба. Ведь так?
Она хотела еще сказать, что любовь – это подлая тварь. Она сука толкает порой женщин на такое, что в здравом уме никогда не поймешь, зачем и отчего. Отпустить, например, любимого мужчину в бой, и самой уйти в зенит, к глазам Бога, в бога, в душу мать!
- Забудь! – потребовала она. – Плесни, будь добр, на посошок, и поехали!
***
И они поехали. Но между "тем" и "этим" они сказали друг другу то немногое, что каждый из них, как выяснилось, хотел услышать от другого. И вот это было главное, а все прочее… Прочее тлен!
Сука любовь, как говорят на Лиговке, она такая. Отменяет законы, меняет ориентиры. Выворачивает душу, корежит ее и ломает, но все, познавшие настоящую любовь, - взаимную, а не безответную, если что, - в конце концов, обретают счастье. На мгновение или на вечность, не суть важно. Счастье не имеет скалярных изменений, только качественные.
И они вернулись на аэродром будучи абсолютно, запредельно счастливы, хотя свидетели их возвращения увидеть в них этого внутреннего сияния так и не смогли. Полковнику Сиротину доложили просто и по существу: пьяные де оба, как сапожники, и помятые, словно мартовские коты.
"Оно и неплохо, - решил для себя комполка. – Устав не нарушен, пар спущен, вот и славно!"
И все вернулось на круги своя. Война, одним словом.
Вот разве только, с этой поры, как вскорости приметил Сиротин, стал кто-то большой – едва ли не на самом Олимпе, - ворожить штаб-капитану Амелиной, как мало кому еще. И не то, чтобы не по делу, за красивые глаза, так сказать. Напротив, все до последней запятой заслужено, - и не просто так, а кровью, - но опытный командир такие вещи нутром чует и никогда не пропустит. Месяца не прошло, а ей уже за "успешное выполнение" и "образцовое командование" очередное звание присвоили. Свалила тандерболт в бою – "Витовт второй степени". Отстояла колонну бомберов, шедших на подавление десанта – "Владимир". А вот Львову, как и прежде, "ни значка, ни лычки". Но они двое – Львов и Амелина – с этим как-то жили. И вроде бы совсем неплохо жили. То есть, тайной их отношения ни для кого в полку уже не были, но и они – к чести обоих, - этим никак не бравировали и на показ не выставляли, хотя и прятаться перестали тоже. Просто жили. Служили. Воевали.
И на войне, как на войне. Тем более, если ты истребитель передовой линии. Могло случиться и так, и эдак. И история наша вполне могла завершится фразой о том, что "они не вернулись из боя". Однако Бог миловал. Не без осложнений и уж тем более не без крови – у Амелиной вот даже шрамик над левой бровью появился, - но оба выжили. А там, глядишь, и война кончилась. Венский конгресс, мирный договор, и звездопад, обрушившийся на победителей в ознаменование "и прочая, и прочая"…
Через два месяца после подписания мирного договора полковник Амелина вышла в отставку с должности командира полка, и словно в омут канула. Ни слуху, ни духу, как говорится. Да и откуда бы? Друзьями они с Сиротиным не стали, так что в переписке не состояли. Общих знакомцев не нашлось тоже, ну а в газетах про отставных полковников – даже о женщинах – редко пишут. И то большей частью некрологи. Так что в следующий раз увидел ее генерал Сиротин только года через три и то случайно. Он тогда уже корпус принял и по случаю производства в генерал-лейтенанты был приглашен на большой прием в Военном министерстве. Вот там, угощаясь шампанскими винами в преддверии торжественной части, и увидел генерал Сиротин яркую, обращающую на себя внимание пару. Львова он узнал сразу, хотя и догадывался, что адмирал с немалым иконостасом орденов зовется в миру отнюдь не этой фамилией. А вот роскошную даму, опирающуюся на руку адмирала, он бы в жизнь не признал. Если бы ее не выдал памятный шрам над черной бровью.
"Вот ведь, - подумал тогда Сиротин с восхищением, - настоящую красавицу даже шрам не портит!"
 
Назад
Сверху Снизу